Его почти исчерпанные силы удесятерились для этого рывка. Но как невероятно он устал. И каким тяжелым сделался мяч. Что с его головой? А с правой рукой? И та, и другая препротивно болят. Не иначе как он ушибся, пострадал от ударов в стычках, чья-то грязная работа! Кто-то ведет себя не по-спортивному!

Он бежал. Никогда за все игры, в которых участвовал, он не видел такого нелепого поля, настолько заросшего чем ни попадя. И чтобы столько типов ему мешало. Их тут сотни! А где же красные? Что? Никто его не поддержал, не вмешался? Проклятье! И все-таки ворота здесь, прямо перед ним. Он бежал.

— Мразь! — неистово возопил он, когда один из синих налетел на него, затем второй, а затем множество других. Он ощутил вкус крови на языке. Сплюнул.

— Мразь!

С силой великана он растолкал их вправо и влево. Они рассеялись в панике со странными неразборчивыми криками.

— Гол!

Вот он и у ворот. Пересек линию, упал.

— Не зачтут! — прорыдал он.

Глава 26. Решимость Беатрис

ЧАС СПУСТЯ СТЕРН и Беатрис сидели, слабые и потрясенные, в своей крепости на пятом этаже. Они пытались отдохнуть, собраться с силами, чтобы быть готовыми к сопротивлению осаждающим. Свечение в конце концов снизило жар, они начали фрагмент за фрагментом восстанавливать картину своего отступления. Теперь Стерн забаррикадировал лестницу двумя этажами ниже, и на какое-то время они находились в относительной безопасности, так что смогли собраться с мыслями, вспомнить бегство и заняться планами на будущее — будущее, таящее в себе мрачную угрозу и, на первый взгляд, полностью безнадежное.

— Если бы не ты, — говорила Беатрис. — Если бы ты не подобрал меня и не унес, когда в меня попал этот камень, я бы…

— Болит? — поспешно прервал ее Стерн слабым, но живым голосом, который заставил, как мог, прозвучать непринужденно. — Конечно, то, что у нас нет воды, не считая прежней полупинты, это прямо гнусность. Но чего нет, того нет. Пока мы не сможем вновь с ними сразиться.

— О, Аллан! — воскликнула она, дрожа. — И ты еще думаешь обо мне? Когда у тебя на спине порез от копья, голова разбита, рука пронзена, а у нас ни воды, ни бинтов, вообще ничего, что нужно для обработки ран!

— Перестань, не стоит беспокоиться обо мне, — возразил он, пытаясь улыбнуться, превозмогая боль. — Все будет как надо. И очень скоро. Безупречное здоровье и что угодно еще. Я прямо сейчас исцелюсь. Голова уже опять ясная, несмотря на тот удар дубиной, или чем они мне заехали. Но некоторое время мне мерещилось всякое. И еще как! Достаточно странные картины. Спина? Царапина, да и только. Уже начало засыхать. Кровь свертывается. — И он попытался поглядеть на порез через плечо. Но боль вынудила остановиться. Он с трудом сдержал стон. Лицо непроизвольно дернулось.

Беатрис упала на колени с ним рядом. Ее рука обняла его, ладонь стала гладить его лоб, она с тревогой принялась осматривать его неестественно бледное лицо.

— Твоя рука меня беспокоит более всего. Надо найти какое-то лекарство. Скажи, она очень сильно болит, Аллан?

Он попытался рассмеяться, глядя вниз на раненую руку, перетянутую ременным жгутом у отверстия от копья и поддерживаемую куском сыромятной кожи, на вид посиневшую и распухшую.

— Да ничуть не болит. Чепуха. Я вот-вот буду бодр и здоров. Единственная беда, я пока что не такой хороший боец. Пальцы правой не действуют, а левой стреляю весьма паршиво. А то бы ничего страшного.

— Стрельба? Ну, в этом положись на меня! — воскликнула она. — У нас остались два револьвера, дробовик и уйма боеприпасов. Стрелять буду я. Если придется.

— Ты молодец, Беатрис! — вырвалось у раненого. — Что бы я делал без тебя? И, подумать только, как близко ты была… Ладно, неважно. Все позади, забудем.

— Да, но что дальше?