Почему круг мыслей вернулся сейчас, когда он смотрел на Энтони через всю комнату? Они находились в тысяче миль и семнадцати десятилетиях от того события. Я не в опасности, упрекнул он себя, так зачем дрожать? Брир балансировал на грани полного краха: убить его было простой, хотя и неприятной задачей.

Он внезапно рванулся вперед, его здоровая рука схватила Брира за горло прежде, чем тот успел ответить. Тонкие пальцы Европейца вонзились в размякшую плоть и сомкнулись вокруг пищевода Брира. Затем он потянул, сильно. Добрая часть шеи Брира отделилась в брызгах жира и жидкости. Раздался звук, похожий на вырывающийся пар.

Чед зааплодировал, держа сигару во рту. Сидя в углу, где упал, Том перестал хныкать и тоже наблюдал, как калечили Брира. Один человек сражался за свою жизнь, другой – за свою смерть. Аллилуйя! Святые и грешники вместе.

Мамулян отшвырнул пригоршню мерзости. Несмотря на страшную рану, Пожиратель Бритв еще стоял на ногах.

– Неужели я должен разорвать тебя на части? – спросил Мамулян. Пока он говорил, внутри у него что-то скреблось. Неужели девушка все еще борется со своим заточением?

– Кто там? – тихо спросил он.

Карис ответила. Не Мамуляну, а Марти. Здесь, сказала она. Он услышал ее. Нет, не услышал – почувствовал. Она позвала его, и он последовал за ней.

Зуд внутри Марти был на седьмом небе. Слишком поздно, чтобы помочь ей, сказал он, теперь слишком поздно для чего-либо.

Но она была рядом, он знал это, и ее присутствие подавляло его панику. Я с тобой, сказала она. Теперь нас двое.

На зуд это не произвело впечатления. Он ухмыльнулся при мысли о побеге. Ты запечатан навеки, сказал он, лучше признай это. Если она не может выбраться, то с какой стати получится у тебя?

Двое, сказала Карис. Теперь нас двое. На какое-то мгновение он уловил намерение в ее словах. Они были вместе, и это больше, чем сумма их частей. Он подумал об их замкнутой анатомии – о физическом акте, который был метафорой этого, другого единства. До сих пор он этого не понимал. Его разум ликовал. Она была с ним, он – с ней. Они стали одной неделимой мыслью, воображая друг друга.

Вперед!

И ад разделился; у него не было выбора. Пространство раздробилось, когда они вырвались из хватки Европейца. Они пережили несколько восхитительных мгновений как один разум, а затем гравитация – или ее эквивалент в этой реальности – взяла свое. Наступило разделение, грубое изгнание из кратковременного Эдема, и теперь они падали к своим собственным телам, единству пришел конец.

Мамулян ощутил их бегство как рану более болезненную, чем любая из тех, что успел нанести Брир. Он приложил палец ко рту, и на его лице появилось выражение жалкой потери. Слезы полились рекой, разбавляя кровь на его лице. Брир, казалось, почувствовал намек: его момент настал. Образ спонтанно возник в его разжиженном мозгу – как одна из зернистых фотографий в его книге о зверствах, – только этот образ двигался. Падал снег, плясало пламя жаровни.

Мачете в его руке становилось тяжелее с каждой секундой, больше похожее на меч. Он поднял его, и тень упала на лицо Европейца.

Мамулян посмотрел на изуродованные черты Брира и узнал их; понял, как все дошло до этого момента. Согнувшись под тяжестью лет, он упал на колени.

Пока он это делал, Карис открыла глаза. Это было отвратительное, мучительное возвращение, более ужасное для Марти, чем для нее, которая привыкла к ощущениям. Но никогда не было так приятно чувствовать, как дух занимает свое место в твердеющей крепости из мышц и жира.