— То-то в управе пусто, недостача у вас с работниками, господин пристав, — подпустила я шпильку. — Упустят. Тем более у Мишкиной фора была. Что застава говорит? Уезжала мадам из города?

— Нет, санки у нее приметные, одноместные беговые, на них внимание бы обратили.

— Она пешком выйти могла. Ярмарка же, многолюдие. По уму, нам человек сорок на прочесывание снарядить надобно. Мишкина, скорее всего, в толпе затеряться пробует, чтоб вечером к торговцам отъезжающим прибиться, или у знакомых схоронилась.

Григорий Ильич пожал плечами:

— Знакомые не приютят, она ведь не просто человека убила, а важную городскую чиновницу.

— Блатные?

— За такое не впишутся, — сказал Волков с сомнением и, подойдя к вешалке, взял мою шубу. — Проверим.

— Куда? — скользнула я в рукава.

— Корольку местному визит нанесем.

Приказ мы оставили на городового. Сколько у нас Мишкину ищут? Человек пятнадцать всего. Мало.

— А давай-ка, Григорий Ильич, прежде в приют заглянем!

— Как пожелаешь. — Волков предложил руку, я приняла. — За мальчишек тревожишься?

— И за девчонок. Видишь, ни одного карманника в торговых рядах и нищих на паперти негусто.

Богадельня располагалась неподалеку от храма и была двухэтажным темным доминою с решетками на окнах.

«На тюрьму похоже», — решила я, пока Грегори колотил в дверь. На стук никто не выглянул.

— Черный ход еще быть должен. Попробуем там?

Но тут дверь отворилась. Пацаненок в наброшенном на плечи одеяле посмотрел удивленно на чиновничьи мундиры.

— Здрасьге.

— К начальству веди, — сказала я строго. — Зовут как?

— Так нет никого… — начал мальчишка, но мы с Грегори уже вошли в темный вестибюль. — Митькой кличут.

Вестибюль был парадный, пол отделан мраморной плиткой, стены украшала лепнина, у мраморной же лестницы стояла огромная ваза в два, не меньше, человеческих роста. Люстра выпирала из потолка наподобие чудовищного созревшего фурункула.

— А меня Евангелиной Романовной, а это — пристав Григорий Ильич Волков.

Дмитрию было лет десять, голодных, грязных и вшивых лет.

— Тетенька Евграфьелина, — протянул пацан, — а правду говорят, что барыня того, преставилась?

— Правду.

— Совсем?

Я кивнула. Митька подпрыгнул.

— Побегу наших обрадовать, скажу, точно-преточно, совсем-пресовсем!

— Обожди, — придержала я его за край одеяла. — Хоть кто-то из взрослых с вами есть?

— Никого. С утра разбежались все, и классные дамы, и охранники, кухарка последней ушла, харчи с кухни на сани сгрузила и тю-тю. Да сами посмотрите. Там, — он махнул рукой на лестницу, — кабинеты начальственные и классы, пусто.

— А дети где?

Он махнул куда-то в сторону.

— Побег я, тетенька!

Пацан зашаркал по плиткам, Волков сказал:

— Верхний этаж осмотри, — и последовал за ним.

Много времени осмотр у меня не занял, пустые классы явно не использовались по назначению, доски были девственно чисты, аккуратно разложенные на полочках кусочки мела идеально квадратны. Пахло холодной затхлостью и немножко мышами. Учительская гостиная, напротив, выглядела обжитой, здесь был даже камин с прогоревшими до золы, остывшими уже дровами. Кабинет же директрисы, отделанный в аляповатом стиле с обилием позолоты, подвергся совсем недавно разграблению. Дверца стенного сейфа распахнута, ящики стола валяются на полу. Крысы сбежали с тонущего корабля, не забыв прихватить корабельное имущество.

— Геля!

Обернувшись на возглас, я едва удержалась на ногах. Мишка Степанов бросился обниматься.

— Малый сказал, ты пришла!

Одет помощник мой был пристойно: в справный шерстяной костюмчик, штаны заправлены в сапожки, из-под ворота тужурки выглядывал воротничок чистой сорочки.

— Экий ты франт!

— На гимназиста похож?

— Изрядно.

Мишка покрутился из стороны в сторону, я изобразила восторг.