— Его высокопревосходительство там порядки наводят, пошли.

К мраморной лестнице возвращаться не пришлось, Мишка провел меня через какую-то комнатенку, мы вышли в темноватый коридор, доски пола скрипели под шагами. Мишка рассказывал:

— Мы с Костылем как про директрису услыхали, сразу в приют бросились. А здесь тарарам форменный происходит. Начальство все подряд хватает да деру. Саней уйма, грузят на них. А спальни-то никто и не отпер даже. Ну, мы Митьку нашли, он у нас блаженненький слегка, бродит безнадзорно, его и не трогают. Митька как раз шкапчик с ключами нам показал.

Мы спустились по шаткой лестнице не на первый даже, а в подвальный этаж, в нос шибанул запах гнилой капусты.

— Там кухня, — показал Мишка, — здесь карцер и охранников закуток, тут спальня девчонок.

Я заглянула в приоткрытую дверь. Многоярусные дощатые нары, оконце у самого потолка забрано решеткой, настенный светильник едва теплится. Какой кошмар.

— Нам с Костылем, когда мы про Чикову рассказали, сперва не поверил никто. Некоторые даже собирались на промысел отправляться. Но после обговорили, решили обождать, чем дело кончится. Я говорю, непременно… — Он толкнул створку и заорал: — Говорил вам, надворная советница Евангелина Романовна придет?

Я вошла. Эта спальня была гораздо больше девичьей. Те же многоярусные нары, но в центре стоял длинный стол с лавками, на которых сидели сироты. Было их много, человек пятьдесят, совсем крохи и подростки, мальчики и девочки. Оборванные и грязные, с нечесаными головами, с какими-то болячками на лицах. Отдельно сидела группка нарядных девиц, но под румянами и сурьмою просматривалась та же болезненность, что и у прочих.

Постаравшись, чтоб голос не дрогнул, я поздоровалась. Мне ответил нестройный хор.

— С нами-то что теперь будет? — звонко спросила девица с папильотками на голове.

— Разберемся. — Я обернулась к Михаилу. — Возьми пару ребят в помощь, отправляйтесь в булочную, скажи там, чтоб вам свежей сдобы упаковали на всех, а счет пусть в приказ занесут, я после оплачу.

И заговорила громко, перекрикивая возбужденный гул:

— С сегодняшнего дня на промысел никто выходить не будет, ни карманники, ни форточники, ни подручные фартовых, ни… девушки. Понятно? На паперти стоять тоже запрещено.

Если бы Чикову можно было второй раз убить, я бы сделала это с превеликим удовольствием. Хотя будет мне с кем потешиться, не одна она злодейства творила, все приютское начальство в доле с нею было. Всех разыщу и накажу поименно. Всех.

— Волков где? — спросила я Мишку.

— Так разбирается, — отмахнулся пацан. — Танька, слышь, ты б сорганизовала баб, чайку чтоб…

— Где? — перебила я.

Танька, та самая барышня в папильотках, уже подняла с мест девичью стайку.

— На дворе, — объяснил Михаил, — через кухню выход. За бабами ступай, не ошибешься.

— Еще раз девочек бабами обзовешь… — показала я кулак. — Понял?

Кухня была просторной, предполагалось, что здесь ежедневно готовится на пятьдесят человек, но посуды столько даже не было. Десяток жестяных кружек, ведерный котел на плите и стопка щербатых тарелок.

— Живем! — воскликнула Танька, встряхивая мешочком. — Заварка.

Я посмотрела на распахнутые дверцы пустых шкафов. Девочки хлопотали, разводили огонь, наливали в котел воду, замурзанная малышка собирала в кружку рассыпанную на полу крупу.

Кухарку я выпорю самолично. Надо немедленно закупить продуктов, человека приставить к готовке. Ах, неплохо бы еще Мишкину арестовать. Но это даже неважным сейчас мне показалось. Скажу Грегори, чтоб кого-нибудь из приказа сюда отрядил.