– Ты точно уверена, что не Рид?

– Он клянется, что ребенок не его.

– Значит, папин?

Теперь мой черед медлить. Как бы мне хотелось не знать все эти секреты! И почему Каллум не расскажет своим сыновьям про вазэктомию?

– Нет, не думаю.

Истон выдыхает.

– В доме есть место еще только для одного Ройала, и оно – твое.

Потом он нежно целует меня в лоб и убегает к своему пикапу.

Я вхожу в дом. Близнецы где-то пропадают. В кабинете Каллума горит свет. Коридор на втором этаже, тот, что ведет к моей спальне и спальне Рида, тоже подсвечен мягким светом. На лестнице, по которой я поднимаюсь наверх, стоит тишина, и это до жути напоминает мне ту ночь, когда я застала Рида с Брук. Остановившись на верхней ступеньке, я смотрю в длинный коридор, и мое сердце начинает биться быстрее.

Я напоминаю себе, что все было не так, как я думала, и в комнате Рида не может быть никого, кроме него самого. Но когда я подхожу к двери, сердце продолжает бешено колотиться, а ладошки становятся мокрыми от пота.

– Рид! – зову я.

– В ванной, – отзывается его приглушенный голос.

Я с облегчением выдыхаю и поворачиваю ручку. В комнате темно, но из полуоткрытой ванной просачивается свет. Я просовываю голову в щель и ахаю.

Рид снял повязку, на раковине лежат окровавленные марлевые салфетки.

– Боже мой! Что случилось?

– Порвал несколько швов. Делаю перевязку. – Он бросает розовые бинты в мусорную корзину и прикладывает к ране чистую белую ткань. – Поможешь мне забинтоваться?

В ту же секунду я оказываюсь рядом с ним и, хмурясь, беру с тумбочки бинт.

– Как это случилось? Ты много двигался?

– Да не особо.

Я с подозрением смотрю на него. Это не отрицание, а отговорка.

– Лжец.

– Хорошо, я двигался, – неохотно соглашается он. – Подумаешь!

Его голубые глаза потемнели и затуманились. Он был внизу и бил по груше? Снова изводил себя до изнеможения из-за Брук? Отрывая лейкопластырь, я украдкой смотрю на его костяшки, но на них нет следов ударов.

– Так и знала, что мне надо было остаться дома, – ворчу я. – Я нужна тебе. И чем ты занимался, пока меня не было? Поднимал штангу?

Вместо ответа Рид наклоняется и целует меня, быстро, но крепко. Отстранившись, он говорит:

– Клянусь, ничего особенного. Просто потянулся, чтобы кое-что взять, почувствовал, как лопаются швы – вот и все.

Я надуваю губы.

– Ты недоговариваешь. Я думала, между нами больше не будет секретов.

– Детка, давай не будем ссориться. – Он хватает меня за запястье и тащит за собой из ванной к кровати. – Серьезно, ничего особенного. Я выпил таблетку и скоро буду опять чувствовать себя как пьяный.

Рид криво улыбается, но в глазах улыбки нет. Я изучаю его лицо, чтобы найти ответ, но замечаю лишь, как сильно он сжимает челюсти – наверное, из-за боли. Что бы ни произошло сегодня вечером, оно может подождать до завтра. Ему нужно отдохнуть.

– Мне не нравится смотреть, как ты корчишься от боли, – признаюсь я, когда мы устраиваемся на постели.

– Я знаю, но, клянусь, болит не так сильно.

– Ты должен был отдыхать. – Я хлопаю по повязке, стараясь не обращать внимания на то, как он морщится. – Видишь, тебе больно.

– Еще бы, детка! Если помнишь, меня ударили ножом. – Рид берет мои руки и притягивает меня еще ближе к себе.

Его грудь размеренно поднимается и опускается. Можете забрать у меня все: машины, самолеты, ужины в роскошных ресторанах, но потерю Рида я пережить не смогу. Желудок неприятно скручивает, когда я вспоминаю, почему на самом деле так расстраиваюсь.

– Я виновата, что на тебя тогда напали.

Уголки его губ опускаются.

– Неправда. Не смей так говорить!

– Нет, правда. Дэниел не стал бы заказывать тебя, если бы не я.

Я рассеянно поглаживаю твердые мышцы его живота, провожу по ребрам, радуясь тому, что ранение не такое серьезное.