До рулевого недалеко. Но на паруснике в принципе не бывает тихо, скрип дерева и такелажа – явление постоянное. И уж тем более когда судно идет под парусами. Конечно, слух учится отсеивать эти звуки, воспринимая их как фон. Но они в состоянии поглотить лишь те, что тише. Вот Борис и постарался все сделать максимально бесшумно. Главное, чтобы вахтенный офицер не решил подняться сюда слишком рано.

В рот – кляп, так чтобы не вдруг и выплюнул. Руки за спину и быстренько наложить путы. То же самое с ногами. Выключил вроде бы качественно, да кто же его знает, как у него со здоровьем. Убивать не хотелось.

Снял с часового поясной ремень с патронной сумкой и надел на себя. Три десятка выстрелов из дальнобойной «мартини-генри» – единственное, что он сможет противопоставить возможной погоне. Так что пренебрегать оружием не стал. Хотя для эквилибристических упражнений она слишком громоздкая. Ну да тут уж не до жиру.

Катер решил не подтягивать. Вместо этого повис на буксирующей его веревке и начал спускаться к окнам каюты капитана, где содержали пленниц. Только теперь до него дошло, что его план уже трещит по швам. В любой момент на юте может появиться вахтенный офицер. Вместе с ним бодрствуют шесть моряков. А ведь Борису еще нужно как-то достучаться до девушек, объяснить необходимость побега, во всяком случае, для Елизаветы Петровны. И это при том, что в настоящий момент ему уже несказанно везет. Насколько это везение должно растянуться, Измайлов попросту не представлял. Впрочем, назад ходу тоже нет.

Эти мысли пронеслись в голове, пока он спускался какую-то пару метров. Но едва заглянул в окно, как понял, что многие из его опасений уже не актуальны. Зато появились новые. И куда как серьезные.

Несмотря на ночь, света звезд оказалось вполне достаточно, чтобы рассмотреть ствол револьвера, практически упирающийся ему в переносицу. Как и лицо решительно настроенной Москаленко. Разумеется, он не видел деталей. Только бледное пятно и фигуру, по которой ее и опознал. Все остальное дорисовал его талант художника. Рука тверда, а потому оставалось только представить, каким должно быть выражение лица этой особы, учитывая ее характер.

– Елизавета Петровна, не надо стрелять, – тихо скорее выдохнул, чем произнес, на языке родных осин.

– Кто вы?

– Ваш шапочный знакомый по Яковенковскому. Некогда болтать. Вас хотят убить. Нужно немедленно бежать.

– Хм. Ваш голос кажется мне знакомым.

– Борис? – раздался приглушенный голосок Кати.

– Собственной персоной, – подтвердил он.

– Ага. Тот самый молодой нахал, любитель пострелять по собакам.

– Именно. Сейчас я подтяну и закреплю катер, а потом помогу вам спуститься.

– Может, уже перестанете разглагольствовать и начнете что-то делать? – недовольно прошипела Елизавета Петровна.

Справедливое замечание. Пристроившись кое-как на карнизе, он подтянул и закрепил катер так, что его нос не дотягивал до кормы сантиметров десять. После чего ступил на палубу форпика[4] и протянул руки, готовый принять пленниц.

– Отвернитесь! – пискнула взобравшаяся на подоконник Катя.

Ага. Вот тот самый момент, чтобы думать о приличиях. Но странное дело, внутренне возмутившись, он выполнил ее требование, вновь посмотрев на нее, только когда юбка заскользила по его рукам. Хм. Вернее, они скользнули под нее. Борис поспешно выпростал их наружу и подхватил девушку за осиную талию.

Ч-черт! А вот этого он от себя не ожидал. Дыхание тут же сперло. По телу пробежала волна возбуждения. Сердце заколотилось так, что куда там кролику. А уж когда она испуганно выдохнула прямо ему в лицо, придушив вскрик и схватив его за плечи, прижавшись крепкой грудью… Разумеется, она была в корсете, и он не мог почувствовать через такую преграду ее тепло, как и упругость тела. Н-но… Вот почувствовал и все тут.

– Голубки, потом будете обниматься. Пошевеливайтесь, – прошипела сверху Москаленко.