– Пятьдесят, – не согласился Ефим. – В таких годах еще служат. Меня по ранению из артиллерии списали, а его превосходительство к себе забрал. Я еще крепкий, ваше благородие. Что хромаю, не беда: лошадку графиня даст, верхами буду.

– С саблей? – засмеялся Спешнев.

– Зачем? – возразил старый фейерверкер. – С пушечками. Матушка разрешила их забрать. Упряжки дает[66]. Пригожусь.

Спешнев собирался что-то сказать, судя по его лицу, язвительное, но я опередил.

– Оставь нас на минуту, Ефим!

Артиллерист кивнул и отошел в сторону.

– Чего ты хочешь, Платон? – буркнул Спешнев.

– Соглашайся.

– На что нам этот колченогий? И пушки без зарядов?

Не понимает…

– Ты опасался неласковой встречи. Дескать, упрекнут, что отстал от полка и неизвестно, где болтался. А теперь представь: ты возвращаешься с трофеями, среди которых две пушки. Поправь меня, если ошибаюсь, но за такое, вроде, орден причитается?

– Черт! – он хлопнул ладонью себя по колену. – Никак не привыкну к тому, что ты думаешь иначе. Только пушки не трофейные, – добавил, вздохнув. – Не с боя взяты.

– Не важно, – возразил я. – Главное, сам факт. Вышел в полном порядке, с оружием и артиллерией. Наградить, возможно, не наградят, но ругать точно не станут.

– Согласен, – кивнул он и позвал: – Ефим!

Фейерверкер подковылял ближе.

– Как твоя фамилия?

– Кухарев.

– Собирайся в дорогу, Кухарев! Берем тебя до Смоленска, далее видно будет. Обещаю, что похлопочу о зачислении тебя на службу.

– Благодарствую, ваше благородие! – вытянулся фейерверкер. – Не подведу.

– И учти – пушки на тебе! – сказал Спешнев, дав знак Ефиму удалиться.

Мы докурили, и отправились каждый по своим делам. Штабс-капитан – проследить за сборами, я – к местному кузнецу. Среди трофеев обнаружились пулелейки под захваченные штуцера, и у меня зачесались руки переделать их под длинные пули. Кузнец, выслушав, пообещал справиться. Его энтузиазму в немалой степени способствовали 25 копеек серебром, врученные в качестве платы. Хорошо, что удалось разменять у графини (вернее, ее камердинера) пятирублевую ассигнацию на медь и серебро. За синюю бумажку мне выдали горсть мелочи.

Труженик молота не подвел: не только переделал пулелейки, но и представил образцы продукции, отлитые из трофейного свинца. Я повертел в руках одну из пуль, очистил ее ножом от облоя и примерил к стволу штуцера. Вошла, как родная. Чуть болтается, но в этом времени – обычное дело. От двух до семи десятых миллиметра в минус от калибра ствола – норма для пуль местного огнестрела. Пороховые газы разопрут – и пойдет по нарезам. Руки зачесались испытать, и я отправился к лесу. Неподалеку от опушки слез с седла и пустил Мыша пастись, перекинув поводья через голову мерина. Так не убежит. Сам же выбрал сосну потолще, отсчитал от нее сотню шагов, зарядил штуцер, приложился… Бах!

Приклад ощутимо лягнул в плечо. Чем плох местный огнестрел, так это дымом. Клуб вырывается из ствола, второй – из затравочного отверстия. Попал или нет – не рассмотреть. Приходится ждать несколько секунд, пока дым рассеется. Я закинул штуцер на плечо и отправился к мишени. Попал! Причем, почти в центр. Пуля, сбив кору, глубоко вошла в ствол. Я отломил от ближнего куста веточку, очистил ее от листьев и сунул в пулевой канал. Вошла на длину пальца, а они у меня не короткие. Жаль точней не измерить – нечем.

Зарядив штуцер снова, я отсчитал уже двести шагов, приложился – бах! В этот раз успел рассмотреть, как брызнула в стороны кора. Попал, надо же! Из древнего самопала! Никогда не считал себя снайпером, хотя в армии из «калаша» нормативы выполнял на «отлично». Иначе хрен бы кто дал мне краповый берет. Сходил к сосне. Второе отверстие обнаружилось рядом с первым. Измерил прутиком глубину – почти такая же. Ай, да штуцер! Это я удачно выбрал.