– В следующий раз, когда меня похитят, я первым делом обращусь к вам, мадам Торн, и, прошу вас, не надо грустить, – сказал он, наклоняясь к ней и подмигивая. – Если в ближайшее время вы не вернетесь на Полюс, Полюс сам пожалует к вам, даю слово посла!

Офелия улыбнулась, не слишком веря этим словам. Затем протянула руку Ренару, который стоял рядом, мрачно хмурясь.

– Пожалуйста, Рено, давайте не будем ссориться при расста-

вании.

Ветер взъерошил все рыжее, что в нем было: волосы, брови, бакенбарды, – и это придало ему еще более мрачный вид.

– Ладно уж, не требуйте от меня слишком многого, – пробурчал он. – Ведь вы моя хозяйка, забыли? На что теперь будет похожа моя жизнь, малыш, если я не смогу сопровождать тебя всюду – куда вы, туда и я?

– Я ненадолго, – пообещала ему Офелия.

И почувствовала, что вот-вот расплачется. По правде говоря, она не могла бы объяснить, что значит «ненадолго».

Девушка бросила тревожный взгляд на Докладчицу, которая стояла в нескольких шагах от нее, в своем черном платье – ни дать ни взять сама богиня Правосудия. Флюгер на ее шляпе был бдительно нацелен на Офелию. Когда Матери-Настоятельницы узнали о последних событиях, они приказали девушке немедленно вернуться на Аниму. Торн, исчезнув из тюремной камеры, больше не давал о себе знать и даже не воспользовался телеграфом. Официально он все еще считался преступником, и Семейный совет Анимы ухватился за этот предлог, чтобы отозвать Офелию домой. Девушке пришлось подчиниться, чтобы не вызвать обострения дипломатических отношений между ковчегами. Увы, она знала, что, вернувшись на попечение Настоятельниц, станет объектом их пристального наблюдения.

«За вами будет наблюдать не только Бог».

Может быть, предостерегая ее, Торн имел в виду Настоятельниц?

– Ваше место здесь, – добавила Офелия, по-прежнему протягивая руку Ренару. – Скажите Гаэль, что я задолжала ей монокль.

Пальцы девушки утонули в его огромной ручище.

– Нет. Вы должны вернуться и сказать ей это сами.

Диспетчер дал второй свисток. Офелия обернулась к Беренильде, стоявшей рядом с красивой белой коляской, и сразу же забыла все заготовленные для такого случая слова.

– Мадам, я… Мне будет вас…

Беренильда крепко обняла девушку, и запах ее духов окутал Офелию, как плащ.

– Я знаю, – прошептала она ей на ухо, – знаю, что вы рассказали мне не всё, и знаю, что для остального еще не пришло время. Я не всё понимаю, Офелия, но доверяю вам полностью, так же как Торн.

– Вы действительно не хотите лететь со мной на Аниму?

– Долг требует моего присутствия здесь. Наш дорогой монсеньор сильно изменился под вашим влиянием, но он так забывчив!

Я и моя дочь – мы должны оставаться рядом с ним и напоминать ему то, что вы ему открыли. И кроме того, – добавила Беренильда совсем тихо, – я должна остаться ради Торна. Я не знаю, где он сейчас, но не волнуйтесь за него: мой мальчик болезненно пунктуален. Когда придет время, он вернется к нам. А до тех пор, пожалуйста, не забывайте его!

Офелия вытерла глаза и невесело рассмеялась.

– Торн сказал мне: «Я никогда ничего не забываю». И раз уж мы об этом заговорили, о своем обещании я не забыла. Я должна дать имя моей крестнице.

Диспетчер дал третий и последний свисток. Офелии пора было подниматься в дирижабль. Не обращая внимания на все более нетерпеливые покашливания Докладчицы и на мать, зовущую ее с трапа, она склонилась над детской коляской. У ребенка была такая же белая кожа, как у Фарука.

И Офелия мысленно дала своей крестнице обещание. Она найдет Торна. Даже если для этого придется бросить вызов Настоятельницам, Богу или неведомому разрушителю мира, ее ничто не оста-

новит.

– Я нарекаю тебя Викторией.

Обрывки воспоминаний:

постскриптум