След лисицы на камнях - Елена Михалкова (2018)

– Послушай, – сказал он, собравшись с мыслями. – Есть закон. Человек, совершивший убийство, должен понести наказание. – Он вновь ощутил беспомощность, как бывало с ним всегда, когда он вынужден был объяснять прописные истины. – Красильщиков покушался на убийство Веры. Суд, скорее всего, признает аффект. Теперь Худяков. Он, во-первых, бежал из колонии, во-вторых, действительно убил Бакшаеву. Понимаешь ты или нет? Эти двое – преступники, Макар. Ты хочешь быть их пособником? Я знаю, что они хорошие люди; можешь мне этого не говорить. Но даже хороший человек за преступление должен быть наказан. Это – правило. Не знаю, как еще тебе объяснить… На этом наша жизнь стоит, ну! Ну же, Макар!

Илюшин помолчал, барабаня пальцами по столу.

– Теперь я тебе кое-что объясню. – Он придвинул лежащие на краю стола тетрадь и карандаш. – Андрей Красильщиков за свое преступление получит четыре года. Иван Худяков… про Худякова можно вообще не упоминать. По совокупности, думаю, лет пятнадцать огребет. Минимум! – Макар вывел на листе «4» и «15», свернул тетрадь в трубочку и бросил Сергею. – Ты, мой друг, на нашу систему правосудия сколько отпахал? Двенадцать лет? Четырнадцать! Может быть, ты не видел, какие сроки дают наши суды, самые гуманные суды в мире? Может быть, ты думаешь, наша пенитенциарная система будет способствовать внутреннему перерождению Красильщикова из убийцы в порядочного члена общества? Или Худяков протянет там больше года?

Бабкин молчал.

– Молчишь, – кивнул Макар. – Получается, расклад у нас, дружище, такой: в твоей системе законности и справедливости два хороших человека, которых переехал каток по имени Вера Бакшаева, отправятся на зону, и один из них там и сдохнет. Мало ему было двадцати лет, давай его еще на пятнадцать закатаем! И матери его тоже не хватило: добьем уж добрую Нину Ивановну! Пожила с сыном два года, таясь от всех и называя его чужим именем, – и довольно с нее счастья.

– Хватит! – не выдержал Бабкин.

– А в моей системе пофигизма и жалости, – неумолимо продолжал Илюшин, – Красильщиков останется восстанавливать Камышовку. Женится на своей Маркеловой, детей родят, будут на себе тащить всю деревню, всех этих несчастных дряхлых старух, которые только и живы что Красильщиковым. Иван Худяков доживет свои пару лет на свободе, умрет возле матери. Так объясни мне, Серега, почему после твоей законности – выжженное поле, горе и смерть, а после моего пофигизма – жизнь и радость? А? Давай! Я тебя внимательно слушаю!

Бабкин вскочил.

– А труп Бакшаевой в пруду не помешает твоим счастливым людям радоваться? Нет?

– Не мое дело! – отрезал Макар. – Помешает – так вытащат и перезахоронят. Худякова за могилкой будет ухаживать; привычное для нее занятие!

Бабкин побагровел.

– Вся твоя система якобы милосердия сводится к тому, что хорошие люди в тюрьме сидеть не должны!

– Не должны, если они двадцать лет уже отсидели!

– Он сбежал! – рявкнул Бабкин.

– И правильно сделал! – повысил голос Макар.

Дверь приоткрылась, за ней мелькнуло чье-то испуганное лицо.

– Явятся с повинной – им всем дадут небольшие сроки!

– Если с судьей повезет! – парировал Илюшин. – Ты ручаешься, что повезет? А если попадется упырь в мантии? На одного Ивана Худякова пришлись две судебные ошибки; кто даст гарантию, что третьей не будет? Ты? Я – не дам, и ты не дашь, если у тебя есть совесть.

– Вот только к совести моей взывать не надо!

– А к чему мне еще взывать? – зло спросил Илюшин. – Не я, а ты хочешь отправить этих бедолаг под карающий пресс нашего правосудия.

– Потому что существует закон!

– Внутри меня существует закон! Мой, внутренний! Он мне подсказывает, что Красильщиков за свою попытку убийства достаточно пострадал! А про Худякова и говорить нечего! Он уже отсидел за…

Илюшин запнулся.