Около кабинета комиссара уже поджидали полисмены, опросившие жителей деревушки на берегу озера. Как всегда, никто ничего не видел, не слышал и вообще ни сном ни духом. Впрочем, на это Бреннон и не рассчитывал. Чтобы подчиненные не расслаблялись, он велел им дождаться художника, получить портреты безвременно почивших и обойти дома всех, кто сообщал о пропаже друзей и родственников. Сам же комиссар прошелся щеткой по пальто, сюртуку, шляпе и направил свои стопы к оплоту духовности.

Кафедральный собор Девы Марии возносил купола над площадью Восстания, в паре шагов от полицейского департамента. Нищие на паперти, едва завидев Бреннона, с руганью бросились врассыпную. Бодрее всех уматывал паралитик. Комиссар фыркнул. До допроса этих сливок общества дело еще дойдет. Сейчас он хотел видеть епископа.

Соборная жизнь шла своим чередом, особой паники или беспокойства Бреннон не приметил. Он выловил в нефе пару юнцов из хора и потребовал отвести его к епископу Уитби. Юнцы пришли в смятение, но в конце концов комиссар оказался перед тяжелой дубовой дверью. Он только занес кулак, чтобы постучать, как в районе его лопатки раздалось неприязненное «Гкхм!». Бреннон оглянулся.

Саймон Уитби был изрядно ниже комиссара и явно не получил никакого удовольствия от встречи. Епископу исполнилось шестьдесят, и он относился к тем столпам общества, которые все еще считали полицейских чем-то вроде золотарей или поломоев. Поэтому, обнаружив одного из этих отбросов около своего кабинета, его преосвященство сердито раздулся и холодно осведомился:

– Что вы тут забыли? Милостыню раздают по пятницам.

Самый его тон подразумевал, что отброс устыдится и уползет в свою клоаку. Но Бреннон и не ждал сравнения с нежным цветком, чужая враждебность трогала его так же мало, как неурожай риса в Марандзане.

– Я повожу расследование убийства, жертвой которого стал один из служителей церкви. Подозреваю, что этой церкви. – Комиссар обвел пальцем коридорчик.

– Ваши гнусные намеки…

– Намеки здесь ни при чем. Сегодня утром мы обнаружили на озере труп одного из священников. В руке у него был крупный золотой крест, украшенный зелеными и красными камнями. Такой вряд ли найдется в обычной приходской церквушке. Как только художник закончит портрет, мы объявим этого человека в розыск… Не правда ли, лучше поделиться своими соображениями со мной приватно, чем оповещать весь город о том, что священники воруют кресты и мрут нехорошей смертью?

Епископ утер платком покатый лоб. Бреннон был невысокого мнения об уме этого святоши, но все же аргументы его проняли. Уитби отпер дверь и резким жестом пригласил Натана войти.

– Отец Джозеф Тайн, – отрывисто сказал епископ. – Один из моих викариев. Он отвечает за сохранность церковной утвари. Из креста выпало несколько камней, и отец Тайн должен был отнести святыню к ювелиру. Насколько я понял, он договорился с ван Шпеером, что зайдет вечером, после закрытия его мастерской. Соблазн для мирян, сами понимаете.

Говоря это, епископ перебирал бумаги в ящике секретера. Вытащив какую-то папку, он сунул ее комиссару.

– Прошу. В соборе хранится столько ценных предметов, что я тщательно проверяю всех, кто имеет к ним доступ. Отец Тайн трудился на благо веры в моем соборе больше восьми лет. Ни малейшего подозрения, ни единого проступка…

– Поэтому, когда сегодня он не явился к вам отчитаться о сохранности креста, вы не стали беспокоить полицию?

Уитби брюзгливо насупился.

– Полиция нынче влезает без мыла туда, куда раньше ее не пускали далее порога! Но, чтоб вы знали, отец Тайн – чистейший, кристально честный человек! У меня и мысли не возникло, что он сбился с пути, присвоил крест и пустился в загул… Где он, кстати?

– В морге, – отвечал Бреннон, изучая досье.

Епископ нетерпеливо отмахнулся:

– Я имею в виду крест! Это ценнейшая реликвия, которой…