– Боль-ш-ие… – затухающим эхом откликнулся Мирослав Богданович. – Так почему вы сразу об этом не говорите?! Ну, что за люди! Как маленькие дети, честное слово! – скорчив плаксивую мину, театрально застонал Мирослав Богданович с видом человека истерзанного возней с тупицами. Свисающая с потолка лампочка нимбом сияла над его лысиной, а второй подбородок от возмущения маятником раскачивался из стороны в сторону.

Мирослав Богданович попытался заламывать руки с сардельками пальцев, но у него не получилось, то ли слишком тесным был пиджак, то ли чересчур толстыми руки. У раздобревшего на фаршированных гусиных шейках Цихоцкого между лопаток вырос жировой горб. А быть может, всему виной были котлетки из куриного бейлека? С этих котлет только начни, возьмешь одну, не оторвешься, и пошло-поехало, но как же подло они добавляют вес.

– В таком случае, эти порошки надо разбрасывать строго по минутной стрелке, – с величайшей значительностью изрек Мирослав Богданович и продал своей непонятливой пациентке дополнительно еще пять порошков.

– И они, что... Посдыхают? – с нотами недоверия в голосе не унималась благополучно излеченная хворая.

– Ну-у, «посдыхают» или нет, никто вам таких гарантий не даст.

Морща складчатый лоб и вдумчиво распределяя полученные купюры на две разновеликие кучки (себе и в кассу ассоциации), между делом пояснял Мирослав Богданович. Он только что гарантировал своей пациентке стопроцентное выздоровление от рака.

– Медицинская наука вещь неточная. Но того здоровья, что раньше, у них точно не будет.

Категорически подвел черту конца «сеанса» Мирослав Богданович.

Глава 2

Павел третий год работал народным целителем.

За эти годы волосы у него на голове сильно поседели, сказывалось общение с «замечательными людьми». Впрочем, седина его не портила. Он обладал располагающей внешностью, держался с достоинством, никогда не терял самообладания, всегда контролировал выражение лица. Был он сдержан и не всякое слово, какое на ум придет, выкладывал. В нем ощущалась внутренняя свобода в сочетании с тонким изяществом. Это неброское, но заметное даже сквозь броню застегнутого на все пуговицы костюма изящество, было его сутью.

Он ни перед кем не заискивал, ни к кому не подлаживался, и никому не старался угодить, но, несмотря на это, пользовался авторитетом среди коллег и доверием пациентов. Речь его была необыкновенно выразительна, то звучная, убедительно звенящая, то мягкая, задушевно проникновенная. Говорил он с обворожительным обаянием, при любых обстоятельствах сохраняя располагающе ровный тон. Ясная формулировка поставленных вопросов и точность рекомендаций производили впечатление, они свидетельствовали о четко организованном, упорядоченном мышлении. Пациенты это ощущали сразу, на первых минутах общения.

Главная же сила его дара заключалась в интонациях, создающих поистине волшебное очарование его речи. Впечатление, производимое его голосом, можно было уподобить действию музыки и те, кто его слушал, испытывали наслаждение, как в музыкальном концерте. Подобно игре виртуоза, его речь действовала на душу сильно, но безотчетно, сказанное им трудно было воспроизвести либо последовательно изложить на бумаге. Что это было? «Коктейль: смесь проповеди со штопаньем душевных ран и еще кое-что, чему названия нет», ‒ такое определение дал своему дару Павел.

– Господи, боже мой! Как рукой все снял, – с сияющими от восторга глазами, рассказывала, вышедшая от Павла пациентка. – Смотришь на него, слушаешь, и не знаешь, на небе ты или на земле!

В этих экзальтированных женских высказываниях было много восторженности праздной, но, те, кто на этом понимает, видели, что встретились с одним из тех, немногих, кто обладает способностью оказать реальную помощь.