– Надобно, Петр Ильич, да не дают, – посетовал хозяин кабинета. – Осудят стервецов, в Сибирь сошлют, ну так они сбегут и опять за свое. Если бы нам, военным, дали самим распорядиться этим делом. Так нет! И говорить не хочу, – отмахнулся он. – Сейчас чаю распоряжусь принести. – Жабников позвонил в колокольчик, отдал распоряжение низшему чину: – Чайник сюда. И баранки раздобудь, Ракитин, или бублики. А то и пряники. Слышишь?

– Так точно, ваше благородие! – четко ответил тот.

– И чтоб не сухие! Ну так что, – когда тот вышел, – каким судьбами в Семиярске? И как дела в старой доброй Самаре? Люблю я ваш городок, особенно пиво ваше, этого, австрияка, как бишь его?

– Фон Вакано.

– Точно!

Скоро мы пили чай с баранками и я рассказывал о «тишайшей» Самаре, растущей благодаря удачливым и норовистым купцам не по дням, а по часам.

– Для меня теперь дело чести найти этих подлецов, – сказал Жабников.

– Зацепки есть? – я откусил полбаранки, отхлебнул чаю.

– Кое-что. Разглядели их. Дворник наш, Ефимыч, все подмечает! Приехали двое на бричке. Видом неприметные. Как они все, эти революционеры. Один похож на чиновника средней руки, бородка клинышком, большой портфель. Документы, мол! У другого борода пошире. Этот на козлах сидел. Извозчик. И одежка по случаю – тулупчик, шапка-ушанка. И ведь наглецы отпетые, тот, с бородкой, не постеснялся в саму управу войти. Бедный Аристарх Иванович, небось, китель у зеркала примеривал, пуговички застегивал. – Покачав головой, Жабников тяжко вздохнул: – Госпожа Толоконникова, когда узнала, сама чуть не померла – сердце схватило. Так вот, Петр Ильич, тот, что на козлах сидел, в какой-то момент решил упряжь проверить. Поспешно слез, и к лошадям. А дворник Ефимыч и заметил, что хромает он, и на левую ногу.

– Уже кое-что.

– И не так хромает, точно ногу подшиб, а будто одна нога короче другой.

– Какой у вас дворник внимательный!

– Не то слово, Петр Ильич, ему бы самому впору сыщиком стать! Вот теперь и будем искать хромого революционера. Подлить чайку?

– Будьте так любезны, – кивнул я.

Жабников налил нам еще чаю, положил себе два куска сахара.

– Мы с вами знакомы давно, Семен Семенович? – спросил я.

– Да уж как лет десять будет, Петр Ильич, – ответил майор.

Это был не визит вежливости. Возможность попить чайку со старым знакомым и поговорить о подлецах-революционерах. Майор Жабников помогал мне, и не раз, в нескольких важных уголовных делах, одновременно касавшихся и Самары, и Семиярска, и Симбирска. Я всецело доверял этому старому служаке – его чутью и острому глазу.

– Меня интересует один человек, – сказал я. – Но о нем, как мне объяснили, можно говорить не везде и не со всеми. Потому что уши у него большие, и повсюду. Вам, я знаю, доверять могу.

– Благодарю покорно, – Жабников взялся набивать трубку. – Да кто же он таков, этот человек?

– Дармидонт Михайлович Кабанин.

– У-у, куда вы, батенька, загнули, – покачал головой майор. – Такое имя лучше и не произносить вслух.

– Стало быть, в самую точку попал?

– Стало быть, – кивнул майор.

– У нас, в Самаре, о нем только слухи ползают. А тут, у вас, в его родной обители…

Майор Жабников набил старую трубку, потрескавшуюся и вонючую, и закурил. Хлопнув портсигаром, закурил и я свою неизменную папиросу.

– А туточки, в Семиярске, он сам змеем переползает, – усмехнулся Жабников. – От одного крупного чиновника до другого. Нет ни одного кабинета, где бы его нога не ступала.

– Включая самые важные кабинеты?

– Именно так, – пыхнул трубкой Жабников.

– Вот и хочу разведку у вас провести.

– Зачем он вам понадобился, Кабанин-то? От него лучше подальше держаться.

– Кто он? На чем делает деньги? Как далеко смотрит?