Наконец она отстранилась и посмотрела на него пристальным, ищущим взглядом. Ее чудесные зеленые глаза остались все теми же необыкновенно ясными. Роскошные, цвета меда, волосы заплетены во французскую косу. Лицо чуть припухлое, нос красноватый. Она пыталась скрыть это макияжем – на ноздре осталось пятнышко спекшейся розоватой пудры, на щеке выделялся грязноватый след от подтекшей туши. Что стало с его красавицей невесткой? Неужели она и впрямь так глубоко скорбит по мужу?

– Я знала, что ты приедешь, – прошептала Эвелина.

– Выехал сразу, как только ты позвонила.

– Спасибо, Чейз. Я уж и не знала, к кому обратиться. – Она отступила и еще раз посмотрела на него. – Бедняжка, ты, должно быть, совсем вымотался. Идем же, я приготовлю кофе.

Они вошли в холл, и Чейз словно ступил в детство – здесь почти все осталось нетронутым. Тот же дубовый пол, тот же свет, те же запахи. Казалось, повернись, загляни в гостиную и увидишь сидящую за столом мать. Она всегда писала от руки, никогда не пользовалась печатной машинкой и свято верила, что если «раздел светских новостей», как завуалированно называлась колонка сплетен, достаточно пикантен, то редактор примет его и на суахили. Редактор принял не только колонку, но и ее саму. Такой вот брак по расчету.

Печатать мать так и не научилась.

– Привет, дядя Чейз.

Он поднял голову – на верхней ступеньке стояли молодые мужчина и женщина. Неужели близнецы? Не может быть. Чейз изумленно смотрел на спускающуюся пару. Филипп шел первым. Когда они виделись последний раз, племянник и племянница были неуклюжими подростками. А теперь… Оба высокие, подтянутые, светловолосые. На этом сходство и заканчивалось. Филипп двигался с легкой, уверенной грацией танцора, но если он и напоминал элегантного Фреда Астера, то его парой определенно была не Джинджер Роджерс. Спускавшаяся за ним молодая женщина топала, как лошадь.

– Глазам своим не верю – Кэсси и Филипп!

– Ты просто давно не приезжал, – напомнила Эвелина.

Подойдя ближе, Филипп протянул руку – жест скорее незнакомца, чем племянника. Ладонь у него была узкая, изящная, пальцы длинные и тонкие. Рука джентльмена. От матери ему достались и другие аристократичные черты: прямой нос, четкие линии лица, зеленые глаза.

– Причина для приезда ужасная, но я все же рад, что вы здесь, – серьезным тоном произнес он.

Чейз перевел взгляд на Кэсси, которую помнил живой обезьянкой, засыпавшей его вопросами. Как же могло случиться, что она выросла и превратилась в угрюмую молодую женщину? Волосы убраны назад и стянуты так сильно, что лицо как будто состоит из одних только выступающих углов: большой нос, глубокий прикус, голый квадратный лоб. И только в глазах пряталось что-то знакомое, что-то от той десятилетней неугомонной проказницы. Что? Прямота, проницательность, ум?

– Привет, дядя Чейз. – Тон сухой, деловитый. Слишком деловитый для девушки, только что потерявшей отца.

– Кэсси, – обратилась к ней Эвелина, – почему бы тебе не поцеловать своего дядю? Он проделал долгий путь, чтобы быть с нами.

Кэсси спустилась на пару ступенек, приложилась губами к его щеке и тут же торопливо отступила, словно смущенная этой фальшивой демонстрацией чувства.

– Ты определенно выросла. – Это было лучшее из того, что пришло ему на ум.

– Да. Такое случается.

– Сколько тебе?

– Почти двадцать.

– Так вы оба, должно быть, в колледже.

Кэсси кивнула, и ее губы впервые тронула улыбка.

– Я изучаю журналистику в университете Южного Мэна. Решила, что когда-нибудь нашей газете потребуется…

– Филипп учится в Гарварде, – вставила Эвелина. – Как и его отец.

Улыбка увяла, не успев распуститься. Девушка раздраженно взглянула на мать, повернулась и пошла вверх по ступенькам.

– Кэсси, ты куда?

– У меня стирка.

– Но здесь же твой дядя. Он только что приехал. Вернись и посиди с нами.