В низинке, справа от дерева, где висел гамак Муми-папы, было озерцо, наполненное прозрачной коричневатой водой. Дочь Мюмлы любила повторять, что в середине оно — бездонное. Возможно, так оно и было. У берегов росли цветы с широкими блестящими листьями, на которых отдыхали стрекозы и водяные пауки, под водой с важным видом скользили длинноногие насекомые. Ещё глубже поблёскивали золотом глаза лягушки, а в иле порой мелькали её загадочные сородичи, проживающие на самом дне.

Муми-тролль лежал на своём любимом месте (точнее, на одном из своих любимых мест), свернувшись калачиком в жёлто-зелёном мху, аккуратно подобрав хвост.

Серьёзный и счастливый, он смотрел в воду и слушал шелест крыльев и сонное жужжание пчёл.

«Этот кораблик — мне, — думал он. — Наверняка мне. Мама всегда дарит свой первый летний кораблик тому, кого она любит больше всех. А потом старается чем-нибудь отвлечь остальных, чтобы никто не расстраивался. Если этот водяной паук побежит на восток, шлюпки на кораблике не будет. Если на запад — значит, мама сделала шлюпку, да такую маленькую, что её и в лапы взять боязно».

Паук медленно пополз на восток, и на глаза Муми-тролля навернулись слёзы.

Вдруг трава зашуршала, и между метёлками выглянула Муми-мама.

— Привет, — сказала она. — У меня для тебя кое-что есть.

Муми-мама осторожно спустила галеас на воду. Он красиво покачался над своим отражением и поплыл — так уверенно, будто всегда только это и делал.

Муми-тролль сразу заметил, что мама забыла шлюпку.

Он нежно потёрся носом о мамину мордочку (шёрстка у муми-троллей мягкая, как белый бархат) и сказал:

— Из всех твоих корабликов этот — самый красивый!

Они сидели рядом на мшистом берегу и смотрели на галеас. Тот пересёк озерцо и ткнулся в листок.

Где-то рядом с домом дочь Мюмлы звала свою сестру.

— Мю! Мю! — кричала она. — Несносное дитя! Мю-у-у! Только вернись домой, я тебя за волосы оттаскаю!

— Опять спряталась, — сказал Муми-тролль. — Помнишь, как мы нашли её в твоей сумке?

Муми-мама кивнула. Она сидела, склонившись над водным зеркалом, и разглядывала дно.

— Там что-то светится, — проговорила она.

— Это твой золотой браслет, — сказал Муми-тролль. — А рядом тот, который носит на щиколотке Снорочка. Правда, неплохая идея?

— Просто отличная! — обрадовалась Муми-мама. — Теперь всегда будем хранить драгоценности в коричневой озёрной воде. Так они выглядят куда красивее.

На крыльце Муми-дома стояла дочь Мюмлы и вопила во всё горло. Она знала, что малышка Мю сидит в одном из своих многочисленных укромных местечек и хихикает, слушая, как надрывается сестра.

«Взяла бы лучше и подманила меня мёдом, — думала Мю. — А потом отшлёпала».

— Послушай, мюмла, — сказал Муми-папа, не вставая с кресла-качалки. — Если ты будешь так орать, она никогда не выйдет.

— Я ору для очистки собственной совести, — важно объяснила дочь Мюмлы. — Уезжая, мама сказала: «Оставляю Мю на тебя. Если ты не сможешь её воспитать, то и никто не сможет — сама-то я сдалась сразу, как только она появилась на свет».

— А, понятно, — сказал Муми-папа. — Тогда, конечно, кричи, если тебе так легче. — Он взял со стола кусочек пирога, опасливо огляделся по сторонам и макнул его в кувшинчик со сливками.

Завтрак был накрыт на пятерых, шестая тарелка стояла под столом: дочь Мюмлы утверждала, что там она чувствует себя более независимо.

Тарелочка Мю — разумеется, совсем маленькая — скрывалась в тени вазы с цветами посередине стола.

Муми-мама галопом неслась к дому по садовой дорожке.

— Не волнуйся, дорогая, — сказал Муми-папа. — Мы поели в кладовке.

Мама, запыхавшись, влетела на веранду и остановилась, глядя на стол. Скатерть была чёрная от сажи.

— Ох, ну надо же, — сказала она. — До чего жарко. И сколько сажи! Просто беда с этой огнедышащей горой.