На коленке осталось розовое полукружье. Аккуратные выемки зубов на коже. Я касалась их пальцами до тех пор, пока они не разгладились. И вдруг спать захотелось с такой силой, что страшно на часы смотреть — а вдруг утро? Едва сомкну глаза, и прозвенит будильник? И спать тоже страшно — не нужно мне снов. Мне реальности хватает за глаза.

Тем не менее я уснула. И даже спала без снов. А ковёр к утру уже высох.

Глава 3

Дима

Иногда казалось, что я болен этим городом. Где я только за эти годы не побывал, но все равно знал, где мой дом — в обычном среднестатическом российском городе, пусть он и входит в пятерку крупнейших. И порой ночью — в моей ли московской квартире, в одном ли из бесконечных гостиничных номеров — меня грызла глухая тоска. Дома меня лишили.

А может, все дело в людях, которых этот город надёжно от меня прятал? Или в моём глупом обещании вернуться? Помню, как стоял, пошатываясь, болело все тело, больше всего упасть хотелось в грязный истоптанный снег, пестрящий алыми кляксами моей крови. Но стоять мне тогда казалось жизненно важным. И я стоял. Щупал языком один из передних резцов — шатается. Хорошо, что не выбили. Могли и выбить. Я знал, что могли бить и сильнее. И знал, что буду говорить — будут бить. Снова. А один против нескольких отморозков устоит только в боевиках на ТВ. Но я все равно проталкивал слова через осипшее горло, плевал ими в их лица.

— Вернусь, — говорил я. — Вернусь и всех раком поставлю…

Смешно вспомнить сейчас… Хотя вру — не смешно. Смешна здесь только моя юношеская глупость, самонадеянность. Сейчас бы, поди, умнее был, выбрался бы из той передряги без потерь.

Хотя, если судить по тому, что я все же вернулся — умнее не стал.

Я не любил самолёты. Конечно, бизнес заставлял меня закрывать глаза на свой страх, но домой я ехал на автомобиле. Сотни километров по раскисшим дорогам под надоедливый бубнеж навигатора. Один раз даже остановился у придорожной забегаловки и поспал, а потом пил дрянной кофе и жалел, что не взял термос — совала же Юлька.

Устал. Но не жалел о муторной поездке. Так я возвращался в родной город постепенно. Проехал по мосту над заснеженной рекой. Потом мимо Александровки — посёлок оброс коттеджами, не узнать. Ехал по дороге мимо соснового леса, вспоминал: если повернуть направо, там дачный посёлок прячется на берегу озёра. У… Катиной бабушки там дача была.

И зазудело, засвербело желание повернуть, поехать. Остановиться перед стареньким деревянным домом, с тремя длинными, в самое небо, соснами в саду. Сдержался. Что мне там делать? Любоваться на сугробы и рефлексировать? Катя, может, уже давно дачу продала. Бабушка у неё умерла, когда мы ещё в школе учились, да и матери не стало… Моя мать звонила, рассказывала, душу бередила. До тех пор рассказывала, пока я не прикрикнул, хотя никогда голос на маму не повышал.

Город вынырнул из леса внезапно. Только были сосны вокруг, а теперь серые промзоны, длинные, коптящие воздух трубы. Потом высотки, хрущевки и совсем новые дома, которых раньше не было. Торговые центры, спортивные комплексы…Университет, в котором я учился, обзавелся парочкой новых корпусов. Я знакомился с родным городом заново.

Мать ждала с пирогами. Их запах я почувствовал ещё на лестнице. Раньше, бывало, Сенька на мамины пироги бежал вприпрыжку через три ступеньки вперёд меня…Что же лезут они мне в голову? Наверное, сами стены навевают. Надо просто переболеть.

— Дим! — удивилась и захлопотала мама. — Юля сказала, только к вечеру будешь, а я как знала, уже первую партию пирогов из духовки вынула. Совсем уставший! Иди в душ, я суп согрею.

— А папа где?

— На рыбалке задницу морозит, — отмахнулась она. — Часа через три приедет.