– Так и думал, – победно усмехнулся парень, выпрямляясь.

В поясе штанов он обнаружил короткое, тонкое лезвие с рукоятью, обтянутой тонкой кожей. Нечто среднее между ножом и опасной бритвой. Скорее, эта штука напоминала небольшой нож для бритья. Уж очень клинок у него был приметный. Отличная сталь бритвенной остроты.

– И теперь будешь рассказывать, что ты торговец? – иронично поинтересовался Елисей, переворачивая мужика на спину.

Мужик едва заметно скривился и, сжав губы в куриную гузку, прошипел:

– Моя Ахмет, моя торгуй.

– Сейчас посмотрим, какой ты Ахмет, – зло усмехнулся парень и, вздернув его на ноги, быстро добавил веревок для его украшения.

Еще раз перевязав ему запястья, парень накинул петлю пленнику на шею, подтягивая руки повыше. Вздумает бежать или выпрямиться, сам себя задушит. Быстро погасив огонь в печи и все свечи, Елисей вывел пленника на улицу и, заперев дверь сарая, погнал его к комендатуре. К его удивлению, там почти все еще были на местах. Даже сам комендант. Втащив мужика в комендатуру, Елисей поздоровался с дежурным, коротко попросив:

– Старшего позови. Похоже, я тут случаем лазутчика поймал.

– Какого лазутчика? – удивился дежурный. – Это ж Ахметка, татарин. Всякой всячиной вразнос торгует.

– А это видал? – зло усмехнулся Елисей, демонстрируя ему найденный нож. – Таким и бриться можно, и глотку при надобности перехватить. А поймал я его, когда он в сарай мой заглядывал. В общем, зови старшего, а то я этого негоцианта прямо перед крыльцом на дерево вместо дыбы вздерну.

– Что тут происходит? – послышался вопрос, и из коридора вышел сам комендант крепости. – Елисей? Что случилось? А это у тебя кто?

– Да вот, ваше благородие, вышел из сарая по нужде, а обратно иду, этот в окна заглядывает. Ну, я его нагайкой и приложил. Обыскал, а у него вон чего, – бодро доложил Елисей, демонстрируя нож.

– Хм, интересная штучка. И сталь приметная, – удивленно проворчал штабс-капитан, рассмотрев оружие. – Значит, думаешь, лазутчик?

– А чего торговцу в темноте у чужого сарая делать? – вполне резонно уточнил Елисей. – Кому он ночью чего продавать собирался?

– А ведь и верно, – усмехнулся комендант. – Ну, а ты что скажешь, торговец? – повернулся он к пленному.

– Моя торговец, моя не лазутчик, – уперся мужик.

– Дозвольте мне, ваше благородие, – со злой усмешкой спросил Елисей и, получив разрешающий кивок, рывком развернул пленника к себе лицом. – Или ты мне сейчас всю правду расскажешь, или я тебя сначала выхолощу, а потом удавлю. После голову отрежу и свиной кровью оболью, а остальное тело собакам скормлю. В таком виде тебя не то что в рай, даже в ваш ад не пустят. В тот, который джаханнама, по-вашему.

Шипя все это пленнику в лицо, парень внимательно отслеживал его реакцию. Лицо мужика оставалось бесстрастным, и только в глазах мелькнула тень презрения.

– Не татарин он, – резко оттолкнув пленника, высказался Елисей.

– А кто ж? – растерялся комендант от такого заявления.

– С запада кто-то. Француз или британец.

– Почему так решил? – тут же потребовал штабс-капитан ответа.

– Для настоящего мусульманина быть удавленным и скормленным собакам самое страшное, что только быть может. У них это позор. В их рай не может попасть удавленник, укушенный собакой и тот, кто свининой грешил. Запретна она для них. Ее в пищу они употреблять могут только в одном случае. Ежели с голоду помирает, а иного и нет больше. Да и то, после того как спасется, истинный мусульманин должен будет в Мекку паломничество совершить, грех замолить. А этот никакого греха не боится. Для правоверного все, что я обещал, смерти страшнее.

– Интересно. Весьма, – протянул комендант, внимательно рассматривая пленника.