Кажется, я слегка перегнула палку. И зачем только заставила Антона примкнуть к ним? Теперь он на меня обидится, если вообще не возненавидит! Не очень-то приятно, наверно, оказаться раздетым за решеткой, под прицелом камеры и угроз, в компании идиотов, к которым он, конечно же, не относится — боже, как он прекрасен! Но я не могла поступить по-другому. Это ему за вольер! Нечего было ржать надо мной, когда я оказалась в подобной ситуации! Хотя… причем здесь он? Я сама полезла туда, а Антон… наоборот, спас меня.

Черт! Что же я наделала? И сдались мне эти соседи? Изначально не стоило бы реагировать на их глупые выпады! А я, мало того, что радовала провокаторов своей реакцией, так еще и сама рвалась на рожон. Зачем? Хотела изменить их и весь этот мир к лучшему? Смешно.

Да за каждым из нас водится дурная слава! Мы все — я, они, вы, те, кто рядом и те, кто совсем далеко, мои мама с папой, тетя Люба, продавщица магазина, охранник в ночном клубе, друг Олега, Юлька, даже Антон — ведем себя в той или иной степени странно, совершаем безумия, осуждаемся со стороны, в чужих глазах выглядим ненормальными, безрассудными, а порой даже и аморальными. Но это не значит, что мы не достойны личного счастья. А счастье у каждого свое, оно не видит на лицах клейма.

Оказавшись у себя во дворе, я зло швыряю канистру подальше, с чувством полного опустошения приземляюсь на порожки, устало запрокидываю голову вверх, упершись затылком в вертикальную балку, и беспощадно молю лживые лампочки, чтобы все само собой образумилось. Ведь уехала же вчера тетя Люба на постоянное место жительство в город, погрузила в «Газель» все свои вещи, чтобы быть ближе к сыну, чтобы оградить его от любого дурного влияния. И не только от меня, соседей и моих родителей, которые вдруг ни с того ни с сего стали для нее предметом осуждения, а даже от «бабушки-одуванчика», сдающей им комнату. Потому что старушка сокрыла один очень важный нюанс — внучка. А с внучками, по мнению тети Любы, необходимо бороться! Иначе до добра все это не доведет…

Я коротко ухмыляюсь, представляя «счастливое» будущее своего одноклассника, но тут же закусываю губу, вспомнив о собственном рухнувшем счастье. Мне хочется рыдать. Но слез нет. Мне холодно. Но заходить в дом бесполезно. Тепло его стен не согреет меня. И только букет, когда-то нарисованный на руке, будит волнительные воспоминания, разжигая внутри меня пламя костра.

И вот уже я бегу, сорвавшись с места. Мне наплевать, что скажут сейчас обо мне те, кого я цинично сняла на камеру. Я удаляю это глупое видео одним скольжением пальца. И не жалею. Мне стоит жалеть о другом! Спешу все исправить, но вдруг запинаюсь о выступающую тротуарную плитку, ведущую к калитке, и чуть ли не падаю. Спотыкаюсь и оказываюсь в чьи-то надежных руках.

— Джонни! — ловит меня Антон. — Погоди, ты куда? Снова рвешься на подвиги?

Я распрямляюсь, приникаю к нему, утыкаюсь в футболку щекой, замираю и даже не смею пошевелиться. Мне так спокойно, тепло и легко у его крепкой груди. Я не хочу никуда, мне не нужны никакие подвиги. Только бы быть рядом с ним…

— Прости.

— Ты о чем?

Кажется, он улыбается…

Прижимает меня крепче к себе и, скользнув по спине ладонями, ловко подхватывает на руки.

— Тебе не за что извиняться. Ты их уделала! — его голос звучит у меня внутри. Тысячью струн, миллионами нот и аккордов. Мой танец. Моя мелодия. Мой сумасшедший, идеально-прекрасный мир.

Я виновато поднимаю глаза и растворяюсь в его до безумия нежной улыбке. И мне тут же становится мало всего: света, воздуха, звезд, чувственных взглядов, слов, пытливых движений рук и губ. Мне хочется большего, на меньшее — я не согласна.

— Джонни… — выдыхает Антон. — Ну, ты огонь! — И целует. — Я твой.

— Я твоя.

Навсегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец