Кэл морщится – он часто это делает, когда речь заходит о моем браке и моем муже. Он предпочел бы сбежать вместе со мной, лишь бы я не вышла замуж за другого. Наша с ним тайная связь, та наша жизнь, которую мы скрываем от всех, тяжела для него. Это я попросила его принести эту жертву, но и у меня кошки скребут на сердце. Однако сейчас мы должны отодвинуть наши чувства в сторону. Я прочищаю горло.

– Стало быть, я злая королева, – тихо говорю я. – Они считают, что я заодно с афразианцами. Но почему?

– Владея афразианской магией, – объясняет Кэл, – ты насылаешь бедствия на Ставин, желая ослабить его до такой степени, чтобы его можно было захватить. Затем ты подрываешь силу Монтриса, развязав магический террор. Надо полагать, следующей твоей целью станет Аргония, чтобы все земли покорились Реновии и ее королеве из династии Деллафиоре. И империя Авантин будет возрождена.

– Да здравствует Авантин, – с горечью говорю я.

– Да здравствует королева, – отзывается Кэл, подняв бровь. Я понимаю, что он поддразнивает меня, пытается заставить меня относиться к этой нелепой теории спокойнее. К этому плану, который никогда бы не мог прийти мне в голову. Я никогда не хотела быть принцессой, что уж говорить о королеве. Это план моей матери, ее желание, а не мое.

– Еще. Только на прошлой неделе они любили нас, – говорю я, высвободившись из его объятий. – Хансена и меня. Они все хотели, чтобы мы посетили их усадьбы, их деревни, их праздники урожая. Они кланялись, уверяли нас в своей верности. Как же быстро все изменилось.

– Официально два королевства объединились, – замечает Кэл, – но здешние жители все равно относятся к Реновии с подозрением. Все в нынешнем положении вещей ново для них. Монтрисианским королевам полагается быть консортами, а не править совместно с королями.

– Я с таким же успехом могла бы быть всего лишь консортом, – отвечаю я, не в силах преодолеть свое мрачное настроение. – Никто при здешнем дворе не слушает меня. А дома моей матушке, похоже, не нужна моя помощь.

– Ты никогда не будешь консортом. – Лицо Кэла смягчается, когда он улыбается мне. – Ты прирожденная предводительница. И неистовая реновианка. Поэтому-то они тебя и боятся.

Он прав. Когда им кажется, что я их не слышу, придворные Хансена говорят о Реновии как о прибежище диких зверей, преступников и самой темной магии. Скорее всего, они и меня считают наполовину дикаркой.

– У них хорошая память в том, что касается старых сплетен о том, что члены королевской семьи Реновии будто бы отравляли друг друга, – говорю я Кэлу. – Но плохая, когда надо вспомнить, чем мой отец – и твой тоже – пожертвовал, пытаясь сломить могущество афразианцев.

– Людям свойственно запоминать и повторять только самые скверные слухи, – отвечает он. – Если они верят, что твой отец отравил своего брата, они поверят худшему и о его дочери.

– Особенно если речь идет о сиреневом пруде, полном мертвых детей, – соглашаюсь я, содрогнувшись. Одним нечеловечески жестоким ударом все деревенские дети были умерщвлены. Естественно, что они возненавидели меня. Сейчас я и сама ненавижу себя за то, что не смогла это предотвратить. Я должна была защитить их. Должна была прислушаться к рассказам о том, что творится в приграничье, должна была предупредить их. Ведь они и мои подданные. Возможно, это моя вина, что они оказались под ударом.

Кэл кладет свою теплую ладонь мне на спину.

– Это ведь было послание, не так ли?

– Но не от меня.

– Да, не от тебя, а тебе. И о тебе.

Я понимаю, о чем он.

– Они хотят, чтобы люди винили в случившемся меня. Думаю, Хансен уже винит меня, хотя этого и не говорит.

– Какое тебе дело до того, что думает Хансен? – в тоне Кэла звучит раздражение.

– Он как-никак мой муж и король Монтриса.

– Только номинально, по крайней мере так говоришь ты. – Кэл хмурится и отстраняется от меня.

– Кэл, нам необходимо, чтобы он был на нашей стороне.