Фургон заранее припарковал на Лафайет-стрит кто-то из помощников. Браун проскочил на красный свет, чтобы успеть на место, как только наушник сообщил, что НУ направляется сюда. А теперь НУ застрял перед витриной «Ёдзи Ямамото» как приклеенный.

– Что он там делает? – Браун отобрал свой монокуляр, серовато-зеленый и неблестящий – под стать фонарю и пистолету.

Милгрим наклонился и припал невооруженным глазом к смотровому отверстию. Их в фургоне было штук шесть, каждое закрывалось привинченным сдвижным клапаном из черного пластика. Снаружи, на покрытой граффити поверхности, они приходились на черные пятна внутри тегов. Интересно, настоящие ли это теги? Быть может, фургон нарочно оставляли на улице, чтобы ночные граффитисты его расписали, но даже если так, обманет ли такая маскировка настоящего граффитиста? Сколько лет этим тегам? А если они что-то вроде зелени для камуфляжа, подобранной не по сезону?

– Смотрит на витрину, – сказал он, отлично понимая бесполезность своего ответа. – Поедете за ним до самого дома?

– Нет, – буркнул Браун. – Он заметит фургон.

Милгрим не брался гадать, сколько человек наблюдали, как НУ делает покупки в японском магазине, пока они вдвоем хозяйничали в его квартире, меняя батарейку в «жучке». Этот мир людей, постоянно следящих за другими людьми, был ему в новинку, хотя он вроде бы всегда подозревал, что где-то так и происходит. Видишь такое в кино, читаешь о таком, но не думаешь, что будешь дышать облаком чужого дыхания у задней дверцы студеного фургона.

Теперь уже Браун наклонился и прижал упругий край монокуляра к холодному запотевшему металлу. Милгрим лениво, почти разнеженно подумал: а что, если прямо сейчас взять что-нибудь тяжелое и стукнуть Брауна по голове? Он даже пошарил глазами в поисках подходящего предмета, но увидел только сложенный брезент и перевернутые пластмассовые ящики из-под молока, на которых они оба сидели.

Словно прочитав его мысли, Браун круто развернулся и сердито сверкнул глазами.

Милгрим заморгал, надеясь, что выглядит смирным и безобидным. Это было не сложно: он никого не бил по голове с начальной школы и вряд ли мог ударить сейчас. Впрочем, в плену его тоже раньше не держали.

– Рано или поздно он пошлет или получит эсэмэс у себя в квартире, – сказал Браун, – а ты переведешь.

Милгрим покорно кивнул.

Они остановились в «Нью-Йоркере», на Восьмой авеню. Смежные номера, четырнадцатый этаж. Похоже, Браун питал особую привязанность к этой гостинице, поскольку они въезжали сюда не то в пятый, не то в шестой раз. Почти весь номер Милгрима занимала двуспальная кровать, напротив стоял телевизор на тумбе из ДСП. «Пиксели на облицовочном шпоне слишком крупные», – подумал Милгрим, снимая краденое пальто и садясь на край постели.

Тут появился Браун и повторил свой обычный фокус: укрепил на косяке и на двери по маленькой коробочке того же серого оттенка, что фонарь, пистолет и монокуляр. То же самое он проделал у себя комнате – все ради того, чтобы Милгрим не улизнул, пока он спит. Милгрим не знал, как работают коробочки, но Браун велел не трогать дверь, когда они там. Милгрим и не трогал.

Затем Браун бросил на покрывало в цветочек упаковку таблеток и ушел к себе. Через минуту в соседней комнате заработал телевизор. Теперь уже Милгрим легко узнавал музыкальную заставку канала «Фокс ньюс».

Он покосился на таблетки. О нет, совсем не коробочки на двери удерживали его от побега.

Милгрим поднял упаковку. И увидел надпись: «РАЙЗ, 5 мг» и дальше что-то… вроде бы… ну да, по-японски. По крайней мере, так обычно выглядит декоративный японский шрифт на упаковках.

– Эй?

В соседней комнате за открытой дверью Браун перестал стучать по клавиатуре бронированного лэптопа.

– Чего тебе?

– Что это?

– Твое лекарство.

– Тут написано «райз» и еще что-то по-японски. Это не ативан.