Вставая, он сбил что-то темное с перекладины. Оно беззвучно упало на пол. Браун забрал фонарь и последний раз обвел лучом пожитки НУ. Милгрим тронул второй темный предмет, тот, что остался на вешалке. Холодная влажная шерсть.

Раздражающе яркий луч отыскал в темноте возле колонки аудиосистемы дешевую с виду вазочку, синюю с перламутром. Усиленный голубовато-белый диодный свет играл на блестящей поверхности, создавая впечатление нереальной прозрачности, – казалось, там что-то плавится. Фонарик погас, а вазочка словно осталась перед глазами Милгрима.

– Уходим, – объявил Браун.

Уже на улице, торопливо шагая по тротуару в направлении Лафайет-стрит, Милгрим решил про себя, что стокгольмский синдром – выдумка. Сколько недель прошло, а он так и не проникся к Брауну теплыми чувствами.

Ну вот ни капли.

4. Погружаясь в локативность

К вестибюлю «Стандарта» примыкал ночной ресторан: длинное помещение с окнами во всю стену, где между черных матовых диванов торчали обглоданные фаллосы громадных кактусов.

Одиль села у окна, Альберто, в мешковатой пендлтоновской ковбойке, – рядом с нею, напротив Холлис.

– Кабыпространство, – загадочно объявила француженка, глотая половину «р». – Оно выворачивается…

– Что-что?

– Кабыпространство, – подтвердила Одиль. – Выворачивается.

Для пущей наглядности она сделала жест, неприятно напомнивший Холлис вязаную модель матки, которую учительница демонстрировала им на уроках семейной жизни.

– Выворачивается наружу, – пояснил Альберто. – Киберпространство. Фруктовый салат и кофе.

Последние слова, как не без усилия сообразила Холлис, предназначались официантке. Одиль заказала кофе с молоком, Холлис – кофе и бейгл. Официантка ушла.

– Думаю, можно сказать, что все началось первого мая двухтысячного года, – сказал Альберто.

– Что началось?

– Геохакерство. По крайней мере, потенциально. Гражданские получили доступ к геокоординатам GPS – прежде исключительно военной системы.

Со слов Филипа Рауша Холлис смутно поняла, что будет писать про использование художниками интернета, широты и долготы, поэтому виртуальное изображение смерти Ривера Феникса застало ее врасплох. Теперь она вроде знала, с чего начнет статью.

– Сколько у тебя таких инсталляций, Альберто? – спросила Холлис, а мысленно прибавила: «И все ли они посмертные?»

– Девять. В «Шато Мармон», – он указал куда-то вдоль бульвара Сансет, – я буквально на днях завершил виртуальный храм Хельмута Ньютона. Рядом с тем местом, где он разбился. После завтрака покажу.

Официантка принесла кофе. Холлис смотрела, как очень молодой, очень белокожий англичанин покупает на кассе желтую пачку American Spirit. У англичанина была жидкая бороденка, похожая на мох у мраморного водостока.

– Так постояльцы «Шато Мармон» не знают о твоей инсталляции? – спросила Холлис. – И никак не могут о ней узнать?

Как пешеходы не знают, что идут по спящему Риверу на тротуаре бульвара Сансет.

– Да. Пока не могут. – Альберто порылся в рюкзаке у себя на коленях, вытащил сотовый, спаренный посредством серебристой ленты с другим электронным приборчиком. – А вот с помощью этой штуки… – Он нажал какую-то кнопку, открыл телефон и ловко застучал по клавишам. – Когда она станет всем доступна…

Предмет оказался у Холлис в руке. Это был телефон в сочетании с блоком GPS, правда на корпусе виднелся надрез, и оттуда росли странные устройства, примотанные серебристой лентой.

– Это для чего?

– Смотри.

Она прищурилась на экранчик. Поднесла его к глазам. Увидела ковбойку Альберто, но в странных кубистических линиях, горизонтальных и вертикальных. Что за бледные кресты? Холлис подняла взгляд на собеседника.

– Это не произведение локативного искусства, – сказал тот. – Нет привязки к месту. Попробуй навести на улицу.