Она не помнила подробностей поездки, кроме влажности между ног, стыда, ужаса и боли. Она помнила, как они разговаривали, как угрожали… эти твари. Позже она узнала, что все девочки называли их Первая тварь и Вторая тварь. У них не было имен, они их не заслуживали. Они были чудовищами. Точка.

Сначала она не считала их таковыми, потому что слишком боялась. Она была дезориентирована. Смущена. Ей не хватало ясности, чтобы понять, что происходит. Может быть, она не хотела понимать. Если она не поймет и не заставит себя взглянуть фактам в лицо, то сможет притвориться, что ничего этого не происходит. Что каким-то образом она попала в кошмар вроде фильма «Сумеречная зона». Что она скоро проснется.

Но она не просыпалась.

Кошмар не был у нее в голове.

Кошмары стали ее реальностью.

Она почти ничего не слышала из того, что они говорили, но одна фраза врезалась ей в душу:

«Молчи, девочка. Теперь ты принадлежишь нам…»

Реальность стала суровой, ясной и неотвратимой после первого изнасилования на заднем сиденье фургона в ту первую ночь.

Девушка всегда помнит свой первый раз.

В один прекрасный летний день ее нежно, мягко и потрясающе целовал парень ее мечты. В ту кошмарную летнюю ночь ее девственность болезненно, жестоко и страшно, забрали на заднем сиденье вонючего фургона. Их мокрые от пота руки сдерживали ее крики. Она боролась до тех пор, пока больше не осталось сил. Ее усталые мышцы расслабились, она закрыла глаза и впервые использовала Мэддокса как отвлечение, медитацию… Его прекрасную улыбку, его нежный поцелуй, его любящее прикосновение.

В другие разы Твари были не такими суровыми. Не такими запоминающимися. Не потому ли, что ужас стал однообразным? Или потому, что ее мозг научился справляться с такой большой травмой? Может быть, из-за наркотиков. Она привыкла их принимать.

Они дали их ей в ту первую ночь, когда затащили в дом. В тот момент она снова боролась, кричала, царапалась. После укола ее потащили вниз по ступенькам подвала. Ее зрение затуманилось, тело обмякло, но она увидела тараканов, бегущих по полу, когда один из Тварей включил свет. Она увидела грязный матрас, цепи и большую дверь перед собой, похожую на врата в ад.

В какой-то момент она потеряла сознание, ее веки были слишком тяжелыми, чтобы бороться. Ей казалось, что она видит других девушек, казалось, что она чувствует запах крови, но уже не могла различить, что было реальностью, а что сном.

Через несколько часов ее настиг запах, похожий на вонь от сбитого на дороге животного, которого они с Эйприл однажды нашли в детстве и в которого тыкали палкой, пока исходящий от него запах стал невыносимым: железный от запекшейся крови и мускусный от трупного разложения. Его острота, а может быть, боль, вырвала ее из беспамятства. Ребра ныли при каждом малейшем движении, при каждом вздохе. Запах вызвал видения фургона и машины, в которую она врезалась, кулаков, которые дождем обрушились на нее, и удар ее худого тела о ступеньки подвала.

Здесь не было темно. Вдобавок ко всему, она считала, это жестоким. Дать ей увидеть место, в котором она очутилась, показать ей все эти пятна крови на полу. Резкие флуоресцентные лампы освещали бетонные стены, покрытые чем-то мерзким. Пол, служивший ей матрасом, был холодным и грязным. Она снова посмотрела на пятна, разных оттенков красного. Она не желала думать о том, каким образом они здесь появились.

Но все равно думала.

Желание — ничего не значит в таком месте, как это.