Мэри Лу вытерла слезы с лица Ри, и та увидела, во что была одета девушка. Белый больничный халат с крошечными голубыми цветочками. Ей казалось, что он должен быть грязным, в конце концов, они были окружены грязью. Но он был безупречен. Ри посмотрела вниз и увидела, что на ней было то же самое. Она была чистой. Но такого не могло быть. Грязь и земля прилипли к ней, въелись в кости.

— Где я?

— Хороший вопрос, — сказала Мэри Лу. — Мы называем это Клеткой. Не очень оригинально, я знаю, — она нащупала цепь, обернутую вокруг лодыжки. Она была прикреплена к стене точно так же, как та, что была на Орион. — По правде говоря, мы не знаем, где находимся.

— Мы?

Она указала направо, и глаза Ри нашли девушку в другом конце комнаты — Клетки — прислонившуюся к стене. На ней был тот же халат, что и на двух других девушках, а лодыжки также были прикованы цепью к кольцу, встроенному в дальнюю стену.

— Это Жаклин, — объяснила девушка. В ее мягком голосе послышались нотки раздражения. — Она просто прелесть, если ты еще не заметила, — она указала в нескольких метрах от Жаклин. — Та, что притворяется спящей, — Патриция.

Ри сосредоточилась на девушке, свернувшейся калачиком на полу и отвернувшейся ото всех. Она завидовала ей, притворялась та или нет, но Ри хотелось бы сделать то же самое. Ей было больно говорить, еще больнее было воспринимать новую реальность.

— Мы не все живем в отрицании, как Мэри Лу, — резко сказала Жаклин.

Все остальное в ней тоже было резким. Латиноамериканка. Изумрудные глаза, длинные, темные, растрепанные волосы. Черты лица сильные, острые и красивые, даже в таком месте. Она тоже была чистой.

В этот момент Ри, несмотря ни на что, охватила чистая ревность. Несмотря на боль между ног, внутри души, страх, грызущий нервы и говорящий ей, что ничто уже никогда не будет прежним. Ее девичья зависть почему-то осталась невредимой.

Потом Ри поймет, что красота Жаклин не то, чего стоит желать, чему стоит завидовать. Это означало, что она была ценным владением. Их любимицей.

А Клетка, не то место, где хотелось бы быть любимицей.

Мэри Лу выпрямилась и вздернула подбородок в знакомом Ри жесте. Эйприл делала так время от времени, даже не осознавая. Это жест девочек из семей, в которых их баловали, делали их испорченными, давая возможность смотреть на людей свысока, специально или нет, не важно.

— Тебе никогда не получится убедить меня, опуститься до твоего уровня, Жаклин, — ответила Мэри Лу, слегка сжимая Ри, которая обнаружила, что предпочитает эту боль, той прежней нежности. — У меня всегда будет надежда.

Жаклин прищурилась, сосредоточившись на Ри.

— Хочешь знать, что случилось с последним человеком, который носил эти цепи, деточка? — спросила она Ри, и ей не очень понравилось, куда она клонит.

Осознание ударило ее, быстро и безжалостно. Эти девушки были хорошо знакомы со своим окружением. Они пробыли здесь достаточно долго, чтобы понять, как со всем справиться. Она была не глупа. Орион читала газеты, смотрела новости. Пропавшие девочки. Дети, которых редко находили. Сколько там говорилось требуется часов? Двадцать четыре? Сорок восемь? Они были самые важные. Решающие. После — шансы были малы. После — вряд ли вы вообще захотите кого-то найти.

— Ты действительно хочешь знать? — тон Жаклин был снисходительным.

— Немедленно заткнись, Жаклин, — отрезала Мэри Лу, ее голос был на грани крика. Точно таким же тоном мать Эйприл разговаривала с ней, когда она не слушалась.

С другой стороны, ей так же не следовало сидеть в подвале с цепью на лодыжке.

Ри начала дрожать. Ей этого не хотелось. Она хотела прислониться к стене, сложив руки на груди, принять свою судьбу, как Жаклин. Или, возможно, слепо надеяться, как Мэри Лу.

По ее лицу текли слезы и сопли. Она не могла контролировать это. Она чувствовала себя бессильной перед открывшейся правдой.

Поэтому она дрожала и рыдала.