— Ага. Поскользнулся на… Кимчи? Какого черта… — моргает тот осоловело. Вглядываюсь в расфокусированные глаза, такие мальчишеские сейчас! У меня сердце сладко екает. И все плохое забывается. Сразу… Сходу, стоит только в них окунуться. Обнимаю этого дурачка. Смеюсь ему в шею, вкусно пахнущую парфюмом, который сама ему и выбираю.

— Боже! Юрий Игоревич, да вы в дрова… — шепчу сквозь приступы смеха.

— И ничего не в дрова. Ик.

— В дрова. На ногах не стоишь.

— Это потому что кто-то раскидал по полу капусту. Ик. Ты не знаешь, кто?

— Знаю. Твой любимый сынок. Я убрать забыла. Прости, — веду носом по колючей щеке, лащусь. Юра ладонями по моей спине проходится. Обхватывает пятерней грудь.

— Сынок? А разве у меня есть сынок, а-а-а, Эля-я-я? — пьяно тянет муж, сталкивая меня в ледяную бездну. Я делаю глубокий отчаянный вдох, отпихиваю его и встаю. Потому что его руки сейчас ощущаются путами, которые тащат меня ко дну.

— Проспись. А потом поговорим.

Выхожу из кухни, повторяя про себя как мантру: «Он так не думает, он так на самом деле не думает! Нет-нет-нет. Юра протрезвеет и извинится». Потому как даже если на ЭКО что-то перепутали (а это вообще полностью исключается), он же это все со мной пережил. Он радовался беременности! Он на руках меня носил и ездил по ночи за город в теплицу, потому что мне захотелось «помидор с грядки». А как Юра плакал, когда ему положили Мишку на грудь? Да мне вообще на мужа грех жаловаться. Валов идеальный отец. Мне все подруги завидуют. Он и памперсы Мишке менял, и кормил, и купал, и гулял с ним, даже когда сам падал от усталости. Он возил его в поликлинику, снимал на видео все достижения и, раздуваясь от гордости, постил в соцсети. Первую Мишкину улыбку, первый зуб, первый шаг. Он учил его плавать и ездить на самокате. А этой зимой обещал поставить Мишку на лыжи.

— Эль, ты в порядке?

Моргаю. Сквозь слезы проступает побелевшее лицо Веры. «Какая она красавица», — мелькает в голове совершенно не к месту. Кудрявая, тонкая, но фигуристая.

— Да, конечно. Пойдем, провожу. — Отворачиваюсь к шкафу, достаю куртку.

— Ты прости, я услышала… — смущенно кусает губы Вера, выходя вслед за мной во двор.

Она случайно услышала, Бутенко случайно прочитал. Новости распространяются со скоростью лесного пожара, что в прошлом году слизал всю растительность с расположенной в тридцати километрах от нашего дома сопки. С моря дует, я зябко ежусь. Перевожу взгляд на темный Мерседес, на котором за Верой приехали.

— Ой, да было бы что! Пьяный бред.

— Мне никогда не нравились шутки про Мишку Япончика. Это надо придумать — называть ребенка прозвищем отморозка. Кажется, это пошло от твоего свекра?

— Папа не со зла. Да и разве он виноват, что за ним подхватили все наши? — заступаюсь за свекра. — Извини, Вер, не хочу сейчас об этом. Давай, пока. Спасибо, что нашла время заскочить.

— Да-да, конечно, прости. И не обращай внимания на этих идиотов. Если копнуть, здесь у каждого местного в предках можно найти азиата.

Это правда. Кто только ни жил в наших краях: корейцы, японцы, китайцы. Я хоть и не доучилась, знаю, что некоторые генетические особенности запросто могут проявиться через несколько поколений. Киваю, мол, да-да, конечно. Вера коротко меня приобнимет и перед тем, как скрыться за тонированными стеклами Мерседеса, слегка сжимает в своей руке мою ладонь. Наверное, я выгляжу совсем жалко, раз уж даже не особенно тактильная Вера решила меня обнять. Знаете, бывают такие люди, личное пространство которых будто обнесено забором? Вот Вера такая. Из-за этого самой бы мне даже в голову не пришло ее коснуться или чмокнуть в щеку, как у нас заведено с некоторыми подругами. М-да…