Да какие уж тут могут быть фокусы? Киваю молча, как сомнамбула плетусь в комнату дочери. Кажется, она уже спит, но стоит только мне слегка дотронуться до неё, и Лерка тут же открывает глаза.

Огромные наивные, детские глаза фиалкового цвета, в которых сосредоточена вся тревога этого мира. Этим взглядом она рвёт мне сердце на части, напоминает, что я должна защитить её, уберечь и в первую очередь от родного отца.

— Мам, не ходи туда, — шепчет Лерка надрывно, цепляясь за мою руку, — пожалуйста, останься со мной!

— Не бойся, котёнок, — в тон ей отвечаю, целую в макушку, — со мной всё будет хорошо. Ты постарайся уснуть, ладно?

Дочка отрицательно машет головой. Такая маленькая, а всё понимает прекрасно.

Вздыхаю снова, включаю ночник и колонку с какой-то весёлой сказкой. Ещё раз целую Лерку и выхожу, чувствуя, как трясутся коленки.

Но вместе со страхом приходят и другие мысли. Они вдруг копьём пронзают моё подсознание, и я понимаю, что больше так продолжаться не может.

На себя может и плевать, но какое моральное право я имею калечить психику дочери? Нинель права, своим смирением я делаю только хуже. Раньше казалось, что Гриша — хороший отец, он обеспечивает Лерку всем, чем только можно и может дать ей прекрасное будущее. Но сейчас, видя затравленный взгляд своего ребёнка, я, наконец, осознаю, что благоверный — не только хреновый муж. Отец из него тоже никудышный.

— Проходи, — скрипит Гриша, когда я нерешительно мнусь на пороге его кабинета, — и дверь закрой поплотнее.

Подчиняюсь, делаю всё, как он велит. А в голове продолжают биться слова, сказанные Ниной накануне: «забирай дочь и беги, беги, куда глаза глядят!»

— И так, — благоверный привычным движением закидывает ноги на стол, — кажется, я чётко дал понять, что у тебя есть всего два часа. Что-нибудь скажешь в своё оправдание?

— Прости, — я вжимаюсь в стенку, стараюсь казаться меньше ростом, — просто Нинель…

— Плевать мне на твою сраную подружку! — ожидаемо взрывается Гриша, в два счёта преодолевая расстояние между нами.

Отработанным движением хватает меня за волосы, швыряет в стенку.

Удар по лицу, по рёбрам, ещё один и ещё… Кажется, разбита губа, да и скула пылает огнём. Пытаюсь прикрыться, но куда там.

Силы не равны и никогда не были.

Вдруг всё внезапно прекращается.

Приоткрываю один глаз и вижу, как Гриша с тяжёлым вздохом падает на пол. Хрипит как-то странно, закатывает глаза, теряет сознание.

Что за чёрт? Откатываюсь в сторону, приподнимаюсь слегка. Так и есть — благоверный в глубокой отключке. Рядом с ним осколки тяжёлой вазы и Нинель, которую колотит мелкая дрожь.

— Прости Господи…Я его убила?

Глава 4

Ангелина

Обычно в критических ситуациях я становлюсь похожей на ребёнка, который потерял родителей в толпе и теперь понятия не имеет, что ему делать.

Но на этот раз всё по-другому. Осознав произошедшее, я резко вскакиваю на ноги, не обращая внимания на ноющую боль в теле, и быстро стараюсь оценить обстановку.

Гриша по-прежнему валяется на полу, не подавая никаких признаков жизни. Нинель жмётся к стене, хватается за голову, трясётся, как лист осиновый. Да ещё и Мишка мнётся на пороге со своим: «мама, что случилось?»

Картина маслом, короче.

— Уведи его в гостиную, — бормочу я шепотом, киваю в сторону ребёнка. Нина послушно подходит к сыну, берёт его за руку. Оборачивается, смотрит на Гришу в ужасе, но я лишь отмахиваюсь, мол, иди, всё нормально.

Заранее знаю откуда-то, что с благоверным всё в порядке. Прикладываю палец к артерии на шее, так и есть — пульс в норме. Смесь облегчения и горького разочарования накрывает меня с головой.

— Жив? — шепчет вернувшаяся Нинель.

— Жив, конечно, не сомневайся.

— И что теперь делать?

— Не знаю. Правда не знаю.