На пестром фоне Стены-«галереи» не сразу увидела, что тачка спортивная и эксклюзивная, какой-то олдтаймер. Не могу представить, чтобы в этом она теперь укатила на Котти, хотя… какое мне, на хрен, дело.

В общем, я поняла: Берлин у нас, оказывается, колхоз, а у него в этих краях дела. Но его дела — это его дела. Они у нас с ним разные, поэтому я усиленно «думаю» сама себе:

«Если сейчас хоть на секунду замешкаешься, замедлишь шаг, дыхание задержишь, то грошь тебе цена. Поняла?»

Не знаю толком, поняла ли.

Игнорить его непросто в силу интересного явления: при виде его у меня включается некий запуск, я вздыхаю полной грудью, и внутри даже начинает крутиться что-то, было заржавевшее. Сначала лязгает, потом расхаживается и, наконец, крутится по полной.

Вот давно не была я в театре — в Берлине они прелюбопытные, жаль, закрыты все. Сейчас у меня такое чувство, будто кончился антракт. Да, хорошо, что я не психолог.

Смываюсь по своим делам, пока он меня не заметил, а он… заметил, кажется. А я — нет, не смываюсь — ухожу неспеша и благополучно добираюсь из Фридрихсхайна на работу.

***

— Кати, тебя не хватало.

Такое мог сказать только Мартин — он и говорит.

— Вэлкам бэк, конфетка.

С Рози мы перезванивались каждый день, но:

— Я тоже скучала, сахарок.

А вообще, когда с головой уходишь в работу, то некогда киснуть от одиночества. Тем более, если в плане одиночества тебе не привыкать.

Вообще, я для себя решила, что никакая я не одинокая. Вон, мама, отец, брат у меня есть, подруги есть.

А что нет рядом мужчины, так это даже лучше. Правда. Только без секса порой грустновато, но для этого не обязательно жить ни с кем.

— Слушай, как ты держишься? — спрашивает Рози.

— Э-э… чего? — ощущаю у себя на лице легкий румянец.

— Без мороженого. Жду-не дождусь, когда опять откроют ДольчеФреддо.

А, блин. Румянцем зря только Йонаса смущала — вон, притерся опять, слава Богу, хоть без комментариев. Нюх у него на пикантные мысли, как на жареное.

— Без мороженого? Не знаю. Стараюсь не покупать дерьмо у Викиты.

— Кремень.

Да, кремень. Не привыкать же, думаю.

***

Мартин пока не приспособился заваливать работой в удаленке — естественно, только поэтому ему меня и не хватало. То ли дело — в офисе.

Мы будем перестраивать старый бутылочный завод во Фридрихсхайне под «Фрида 21» — жилищный комплекс на семьдесят квартир, и Мартин подключает меня к проектированию.

В районном управлении Фридрихсхайна, известном своей патологической склонностью к сонливому бездействию, выздоровело достаточно народу, и вот по окончании локдауна я приезжаю к ним в стройведомство.

После долгого и нудного слушания меня нагружают многопапочной строительной документацией стеклозавода и мне теперь предстоит все это досконально перелопатить.

Стеклозавод этот — промышленный памятник пред-ГДР-овских времен, и перестраивать его по представлению властей нужно будет «минимально инвазивно». Но мы, по-моему, выиграли тендер не потому, что учли это в нашем проекте — просто запросили недорого.

Выкатываю набитый до отказа кейс в коридор, куда меня не потрудился проводить зануда-чиновник, моложавый, сухонький и вредный, как и положено любому уважающему себя ост-берлинскому чиновнику. Наверно, предки у него работали на этом стеклозаводе, а он посмотрел на меня и не поверил, что такая пигалица, как я, да со своей «весси»-конторой смогу там что-то путное построить. А может, просто неохота ему было старую строительную документацию из архивного подвала поднимать. Короче, рад он от меня избавиться, по-моему.

— Привет, Кати, — здоровается со мной знакомый голос.

Это Миха. Он шагает мне навстречу и, прежде чем успеваю опомниться, целует в правую, затем в левую щеку. По-родственному.