Те, отмечу в скобках, кто с самым серьезным видом исповедует теории насчет ангельской природы детей и считают долгом наставника относиться к ребенку с пылом идолопоклонника, сочтут мой язык здесь холодноватым. Но я пишу не для того, чтобы пощекотать родительский эгоизм, вторить ханжам или поддерживать всякий вздор – я просто говорю правду. Я все душой заботилась о благе и успехах Адель и питала тихую любовь к этому маленькому существу, так же как испытывала горячую благодарность к миссис Фейрфакс за ее доброту, за удовольствие находиться в ее обществе, за ее тихое уважение ко мне, за ее открытую душу и ровный нрав.

Пусть ругают меня, кто хочет, а я добавлю, что временами, когда я одна гуляла по парку или подходила к воротам и смотрела на дорогу, или, если Адель играла с няней, а миссис Фейрфакс возилась с вареньем в кладовой, поднималась на три лестничных пролета, дальше по приставной лестнице на крышу и смотрела вдаль, поверх пустынных полей и холмов, на туманный горизонт, – то в такие моменты я мечтала о способности видеть дальше зрительной границы, взглядом достигать других миров, городов и мест, которые живут активной жизнью и о которых я слышала, но никогда их не видела, или желала получить больше практического опыта, чем тот, которым я обладала, и иметь общение с такими, как я, с другим множеством разных людей и характеров, отличных от тех, что были рядом со мной. Я высоко ценила все то хорошее, что было в миссис Фейрфакс и Адель, но верила в существование другой, более деятельной доброты. И то, во что я верила, я и хотела увидеть.

Кто же ругает меня? Многие, несомненно. Будут говорить, что на меня не угодишь. И ничего не смогу возразить. Неугомонность – часть моей натуры, иногда я не находила себе места из-за нее. И тогда я находила облегчение в том, что шла в коридор третьего этажа и ходила там взад-вперед, в тишине и одиночестве давая волю воображению, которое рисовало яркие и заманчивые картины, и сердце мое взволнованно колотилось, наполненное неясной тревогой и жаждой новой жизни, или внутренним слухом я внимала бесконечной повести, рожденной моим воображением и обильно уснащенная всякого рода драматическими событиями и чувствами, о которых я только мечтала, но в жизни была обойдена ими.

Зря говорят, что спокойная жизнь должна радовать человека. Нет, ему нужна деятельность, а если он не сможет найти себе поле деятельности, то он создаст его сам. Миллионы людей обречены на куда более тихую жизнь, чем моя, и миллионы людей тихо восстают против такой жизни. Никто не знает, сколько таких бунтов против обыденности жизни – о политических бунтах мы не говорим – зреют в толще жизни. Женщины считаются существами в общем спокойными. Но у них есть такие же чувства, как у мужчин. Им требуется деятельность для развития их способностей и поле деятельности, как и их собратьям – мужчинам. Они страдают от жестких ограничений и косности точно так же, как мужчины. Это лишь самые узколобые из привилегированного пола утверждают, что удел женщины – печь пудинги да вязать чулки, играть на пианино да вышивать сумочки. Глупо осуждать женщин или смеяться над ними, если они стараются сделать или познать больше, чем установлено для их пола давними традициями и привычками…