– Я не могу гарантировать толерантность этого человека, но он не сможет вам отказать только по этой причине. Важной частью встречи будет осмотр вашего дома. Чтобы увидеть, способны ли вы растить ребенка в здоровой среде. Опять же, у вас есть деньги, а это плюс. Конечно, говорить, что богатые родители могут сделать больше, чем бедные, несправедливо, но суть в том, что у вашего ребенка будет достойный дом вне зависимости от состояния экономики или рынка труда. У вас нет долгов. Вы не живете от зарплаты к зарплате. Вы уже сейчас можете гарантировать, что усыновленный вами ребенок попадет в лучшую школу и получит лучший в мире медицинский уход. Так или иначе, но это сыграет вам на руку.

Коул вздохнул и, взглянув на меня, улыбнулся.

– Слава богу. Хоть какое-то преимущество.

– На самом деле, у вас их достаточно. Единственным неблагоприятным моментом – помимо того, что вы однополая пара, – может стать недостаток родных. Насколько я понимаю, у Джона в городе есть отец, но, кроме него, других потенциальных помощников нет. Ни дядь, ни теть, ни кузенов.

– Ну, тут уж ничего не изменишь, – сказал я.

Томас кивнул.

– Именно. Я лишь пытаюсь охватить все моменты. – Он покрутил лежащий на столе карандаш. – На самом деле, на данном этапе очень важно быть абсолютно честными насчет того, с чем нам предстоит иметь дело, и избегать чрезмерного оптимизма. – Он снова поднял лицо и, придавая вес своим следующим словам, посмотрел нам в глаза. – Я советую вам умерить надежды.

– Вы хотите сказать, что фактически наши шансы невелики?

– Нет. Вовсе нет. И я говорю это не как ваш адвокат, а как человек, который видел, каким тяжелым и неприятным бывает усыновление. На этом пути может быть немало ударов. Могут пройти месяцы, если не годы, прежде чем мы найдем вам ребенка. Хуже того, есть люди, которые попробуют использовать вас. Они будут говорить все, что вы желаете слышать, лишь бы вы оплачивали счета по дородовому уходу, но в итоге откажутся передавать вам родительские права. Настолько жестокие люди – редкость, но этот бизнес словно притягивает их всех.

– Разве у нас нет какой-нибудь защиты от подобных вещей?

Он покачал головой.

– Нет. Закон Аризоны гласит, что мать может разрешить усыновление только спустя семьдесят два часа после родов. Все ее предыдущие обещания не имеют веса в суде. Я знаю пары, которые тратили все до последнего пенни и перезакладывали дома, обеспечивая матери тот уход и те роды, которые она от них требовала, – лишь затем, чтобы после появления ребенка на свет у них выдернули ковер из-под ног. Учитывая вашу уникальную финансовую ситуацию, вы станете главной мишенью для тех, кто хочет получить бесплатное медицинское обслуживание во время беременности и родов.

Я еще держал Коула за руку и почувствовал, как он начинает дрожать.

– Как я уже сказал, – продолжал Томас, – такой сорт людей встречается редко, и я хочу, чтобы вы знали: я буду очень осторожен со всеми вариантами, которые буду вам предлагать. Отчасти моя работа заключается в том, чтобы не давать людям возможности использовать ваши эмоции против вас. Но я хочу, чтобы вы держали в памяти вот что: несмотря ни на что, у матери есть три дня на перемену решения. Три дня. И чаще всего ни о какой манипуляции не идет даже и речи. Они могут быть целиком и полностью настроены отдать вам ребенка, но как только после родов им дают его на руки, у них в сознании что-то меняется. Дело не в эгоизме и не в попытках вами воспользоваться. Это называется материнский инстинкт.

– Да уж, с биологией не поспоришь, – сказал я.

Томас кивнул.

– Именно так. И если это случится, мы снова вернемся в начало. И совершенно ничего не сможем с этим поделать. – Он откинулся на спинку стула. – А теперь, с учетом всего, что вы услышали, скажите: вы по-прежнему настроены продолжать?

Я оглянулся на Коула. Он вцепился в мою ладонь мертвой хваткой, однако, не дрогнув, кивнул.

– Абсолютно.