– Можно позвонить Томасу и спросить, нет ли у него новостей.

– Солнце, этот человек знает свою работу. Будь у него, что сообщить, он бы уже позвонил.

Коул был, разумеется, прав. И все же, когда вечером я вернулся с пробежки, то снова застал его на подоконнике в той пустой комнате. За окном терялись в ночи наш задний двор и бассейн. Свет внутри комнаты резал глаза.

– Поговори со мной, – сказал я.

– Не о чем говорить.

Он не мог обсуждать со мной важные вещи, не спрятавшись, так что я выключил свет, и комната погрузилась во тьму. Поскольку мебели не было, я легко пересек комнату и сел рядом с ним.

– А теперь поговори со мной.

Он тихо рассмеялся.

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

– Как и ты меня.

– Наверное, это правда. – Он замолчал и опустил глаза на свои стиснутые между коленями руки. Я ждал в тишине, пока он соберется с силами и скажет то, что чувствовал нужным сказать. – Знаешь, в этой комнате никто ни разу не ночевал.

– Никогда?

Он покачал головой.

– У меня нет родных, которые могли бы нанести мне визит. А те немногие гости… ну, в общем, они спали не здесь.

Я поморщился при этом небрежном упоминании прочих его любовников, которые приходили сюда до меня, и он, словно уловив мои мысли, взял меня за руку.

– Их было куда меньше, чем тебе, вероятно, кажется, Джонни. Я взял себе в привычку не приглашать их домой.

– Ты приглашал меня.

– Ты всегда был моим исключением.

Я успокоенно улыбнулся и, продолжая держать его за руку, стал ждать, когда он продолжит.

– Говорят, стены хранят эхо увиденного. Я никогда в это не верил, но здесь… оно так. Я живу в этом доме уже восемь лет, и эта комната не видела ничего. Совсем ничего. Она нема. И пуста.

– Так будет не вечно.

– Хотелось бы верить, да тяжело.

– Ты должен надеяться.

В его сухом смехе было больше боли, чем юмора.

– В прошлом я никогда не увлекался надеждами. Я могу вспомнить всего один случай за всю свою жизнь, когда я хотел чего-то с похожим отчаяньем, но понятия не имел, как это получить.

– И что случилось потом?

Он сжал мою руку.

– Ты вытащил голову из задницы и приехал за мной.

Я улыбнулся воспоминанию.

– Но сейчас все иначе?

– Да, и это невыносимо. Ненавижу быть в подвешенном состоянии. Если б мне просто сказали: «да, у тебя будет ребенок» или «нет, этого никогда не случится»… Тогда я бы мог начать строить планы. Даже если бы это значило, что придется ждать еще год, или три, или пять. Но неопределенность и необходимость заставлять себя верить в мечту, которая может не сбыться, сводит меня с ума.

Я кивнул, больше всего на свете жалея о том, что не могу добыть для него этот ответ. Я понимал его боль, пусть и не вполне ее разделял. Когда я обнял его, он сразу напрягся. Он был обязан сопротивляться, потому что принять утешение значило признать, как ему тяжело.

– Помнишь, что ты сделал, когда ждал, пока я со всем разберусь?

– Я сбежал.

– Да. – Я потер его спину и коснулся губами виска. – Давай и сейчас тоже сбежим.

Он повернулся ко мне лицом. Мои глаза наконец-то привыкли к сумраку комнаты, и я смог разглядеть его скулы, его мягкий, чувственный рот.

– Ты серьезно?

– У нас ведь не было медового месяца.

– А что, если, пока нас не будет, появятся новости?

– Томас знает, как с нами связаться. Если он позвонит, мы первым же самолетом вернемся домой. – Я снова притянул его ближе и принялся целовать его щеки и подбородок, пока он, наконец, не расслабился и, растаяв, не обмяк у меня на груди.

– Куда мы поедем?

– Я еще не видел твой дом на Гавайях.

– У меня есть свой пруд для снорклинга.

– Но ведь там можно заниматься не только снорклингом, да?

Он рассмеялся.

– Разумеется. Как раз собирался сказать, чтобы ты не брал с собой плавки.