Изваяния! Они таились в земле со времен греческих полисов, они тешили взоры римских цесарей, и теперь они возвратились из подземного плена. За одно прикосновение к их древнему, холодному мрамору Микеланджело готов был отдать любое сокровище, – но в его распоряжении была всего лишь скромная сумма. Он поежился под плащом и запустил руку в кожаный кошель, пересчитал серебряные монеты – оставалось только надеяться, что мессир Бальтасар держит в подручных не адских тварей, а людей достаточно добродетельных и готовых удовольствоваться такой скромной лептой за осмотр коллекции в отсутствии хозяина. Из трубы над пристройкой особняка тянулась жидкая струйка дыма, должно быть, прислуга сгрудилась у очага, дожидается мисок с горячей похлебкой. Нетерпение подгоняло синьора скульптора, он резко свернул и зашагал прямиком через сад. Больше не замечал ни пронзительного ветра, ни дождевых капель, ни высокой мокрой травы, которую сминали его подошвы, ни скользкой грязи, и быстро обогнал своих спутников – синьора де Розелли, шагавшего в компании двух доверенных слуг. Только когда за спиной раздался короткий всхлип, он остановился, оглянулся и обнаружил, что юный синьор оскользнулся и свалился в глубокую яму. Слуги, закряхтев, призывали в помощники добрую дюжину святых, попытались вытащить своего господина, хватая за одежду, но действовали так неловко, что тот снова шлепнулся в мутную жижу.

Микеланджело едва сдержал ругательства, готовые сорваться с уст, – среди множества жертв, которые он принес на алтарь искусства, дружба Филиппе де Розелли была, считай, самой обременительной. Однако же он продолжал лелеять росток добрых отношений, ибо во всей Тоскане сложно было найти юношу, способного соперничать с Филиппе совершенством черт лица или гармоничным сложением. Если бы существовал колдовской способ обратить эти чудесные лицо и тело в мрамор, он снабдил бы скульптуру крыльями, установил у палаццо Веккьо, высек на постаменте «Явление Архангела Гавриила» и с чистым сердцем удалился на покой. Приобрел бы сельскую мызу с выпасом для овец, потому что за все отпущенные Господом годы ему не создать ничего прекрасней.

Но здесь и сейчас Филиппе сохранял тело из плоти и крови, которое продолжало барахтаться в жидкой грязи.

– Осторожнее, Филиппе! – ему было прекрасно известно, какая хрупкая субстанция тело, Микеланджело невольно прикоснулся к собственной переносице, непоправимо изуродованной в случайной драке. – Берегите нос и череп!

– Что?

– Не покалечьтесь!

Скульптор без раздумий спрыгнул в яму, которая оказалась неожиданно глубокой, и подтолкнул молодого человека наверх, затем быстро выбрался сам и как раз успел подхватить под руку насквозь промокшего синьора де Розелли. Молодой человек стащил с ноги туфлю, выплеснул из нее воду, принялся с силой колотить ею ближайшего слугу:

– Что за олухи! Безмозглые твари!

Слуги потупились и попятился назад:

– Мы что, синьор?

– Мы – ничего!

– Ничего? Я, ваш господин, чуть не утоп в проклятой грязи. Это – ничего?! – щеки Филиппе залились румянцем негодования, а изящно очерченные губы задрожали. Ему пришлось прыгать на одной ноге, хватаясь за плечо синьора Буонарроти, чтобы сохранять равновесие и продолжать колотить проштрафившуюся прислугу. – Кто выкопал эту яму?

– Не. это не мы!

– Тогда кто? Отвечайте!

– Нам про это ничего не известно.

Синьор де Розелли вернул туфлю на ногу и топнул, вздыбив брызги жидкой грязи.