Несмотря на свои разочарования, отец не жалел средств на мое образование, нанимал известных педагогов, отправлял на каникулы в великие очаги культуры. Лет в двадцать с небольшим он послал меня в Европу учиться в художественную школу. И тогда я открыла для себя Италию и, что характерно, открыла для себя архитектуру.

Один из моих профессоров по изящному искусству, бывало, говорил, что мир делится на два типа людей — тех, кто любит Венецию, и тех, кто любит Флоренцию. И я понимаю, что он хотел этим сказать. Я остаюсь равнодушной к Венеции: несмотря на все ее великолепие, она дает ощущение надвигающейся темноты и опасной сырости, напоминает влажные простыни после полуденного запретного совокупления.

Но Флоренция — ах, Флоренция! Для меня это город, где торжествуют порядок и здравомыслие не в застывших формах, а в процессе достижения величия. Эти портики со струящимся солнечным светом в совершенных узорах между абсолютно пропорциональными колоннадами были самыми прекрасными урбанистическими пространствами, которые я когда-либо видела. Я бродила по улицам, завороженная пышными парящими куполами Брунеллески, обширными площадями — моими любимыми. Сантиссима Аннунциата — абсолютно мягких пропорций — самая красивая площадь, думаю, во всем мире.

Но я снова отвлеклась. После Флоренции я безумно хотела работать архитектором, но отец не разрешил. Вы можете сказать, что в наше время и в таком возрасте женщины должны делать то, что хотят. В конце концов, это не викторианская Англия. Но я не имела мужества не повиноваться, особенно отцу. По прошествии времени он оказался прав, но по другим причинам. Мне не хватало необходимых архитектору качеств — непоколебимой веры в свои силы. Поскольку отец не позволил мне быть архитектором, я стала поклонницей архитектуры. Я работала по собственной инициативе в библиотеке архитектурного факультета, иногда пристраивалась в последних рядах аудитории, чтобы послушать лекции светил, просиживала в кафетерии, слушая разговоры студентов о своей работе.

Однажды, когда приводила в порядок книгохранилище, я услышала доносящееся из кабины для научной работы дыхание спящего человека. Подойдя поближе, я увидела самого прекрасного мужчину, которого когда-либо видела в жизни. У него были идеальные черты лица, темные ресницы, а под ними веснушки, совершенной формы нос, скулы гладкие, как мрамор. Одним словом — греческий бог во плоти. Голова его покоилась на согнутых руках, а под ними я увидела наброски, над которыми он трудился.

Я сидела и смотрела на него несколько минут, просто наблюдала, как он дышит, пока он не проснулся. Увидев меня, он очень смутился. Чтобы сгладить неловкость, я спросила его, над чем он работает, и он показал мне рисунки. Они были великолепны, как и он, а его энтузиазм к своей работе был очевиден. Он выглядел очень усталым, и я неожиданно для себя самой пригласила его выпить чашку кофе. Сначала он отклонил мое предложение, затем, извиняясь, засмеялся и признался, что у него нет денег. Я сказала, что деньги для меня не проблема.

Мы пошли в маленькое кафе недалеко от университета — кафе-кондитерскую в Уорвилле. Знаете? Ему не нужно было притворяться, он от природы был обаятельным, какой не могла быть я. Он рассказал мне о своей страсти к архитектуре, к занятиям, о том, как он хотел прославиться на весь мир и думал, что сможет все преодолеть. Однако он может вылететь из университета, так и не получив диплома, потому что не может продолжать учебу без очередного взноса.