– Потому что теперь ты стала женщиной!

– И этого я ждала все время?

– Именно.

– Почему ты мне не сказала?

– Чтобы пришлось спорить об этом? Нет. Так велит наше ремесло. – С этими словами Луизетт отодвинулась от стола. – Пойдем, как только сядет солнце.

Несмотря на плохое самочувствие, Нанетт испытала сильное волнение, когда впервые шагнула внутрь храма. При подъеме на вершину становилось все прохладнее, но валуны, служившие отметиной входа в пещеру, загораживали ее от ветра. Внезапно ощутимо потеплело. Нанетт стояла, с любопытством разглядывая гранитные стены, местами с углублениями, в которых были расставлены закупоренные склянки и бесформенные корзины. В центре пещеры на выступающем из пола гранитном цилиндре лежал какой-то предмет, завернутый в ткань настолько ветхую, что она, казалось, вот-вот рассыплется. Когда Нанетт разглядела его форму – загадочную и в то же время знакомую, – у нее начала покалывать шея, а в ноющем животе что-то задрожало.

– Кристалл Урсулы, – пробормотала она.

Анн-Мари кивнула, сжимая в руке метлу.

– Сейчас раскроем.

– Я помню его, – прошептала Нанетт.

– Вряд ли, тебе было всего четыре.

– Но я действительно помню. Он светился у бабушки в руках. Я еще подумала, что она обожжется.

Анн-Мари начала подметать, грустно качая головой. Причину этого Нанетт не поняла.

Старшие сестры закутали ее в покрывало. Окружив магический кристалл, они призывали Богиню. Их покрывала струились в пламени свечей, словно освещенные звездами водопады. От свечи Изабель лился чистый свет, отгоняющий тени в самые дальние каменистые глубины пещеры. Кристалл мерцал – правда, лишь отражая свет. Кровавый отблеск, который помнила Нанетт, в нем так и не появился.

Когда сестры начали спуск с горы, стояла уже глубокая ночь. Луизетт и Анн-Мари несли масляные лампы, освещая путь. В фермерском доме горел оставленный мужчинами свет – для них он стал маяком во тьме. Когда они вернулись, мужчины уже спали, поэтому сестры собрались в кухне. Флеретт принялась разогревать свежее козье молоко, добавляя в него мед и помешивая, пока остальные снимали платки, сапоги и сбрасывали с себя плащи.

– Я теперь ведьма? – спросила Нанетт, когда все уселись.

– Ты всегда была ею, – ответила Анн-Мари. – Но теперь ты посвящена в колдовство.

– Тебе нужно многому научиться, – напомнила Луизетт.

– Мы научим тебя тому, что умеем сами, – уточнила Изабель, что заставило Нанетт приподнять брови.

Флеретт разливала в кружки и подносила каждой теплое молоко. За столом повисло напряженное молчание. Когда стало ясно, что никто не берется пояснить то, о чем сказала Изабель, Нанетт снова заговорила:

– Что это значит? Разве бабушка не научила вас колдовству?

– Она научила нас трем составляющим, – ответила Флоранс, – лекарственным травам, зельям и заклинаниям. Заклинания нам сейчас не под силу. Мы обладаем только меньшими способностями.

– Я думала, этот дар передается от матери к дочери.

– Так и должно быть, – подтвердила Луизетт. – Но у нашей матери был единственный дар – плодить дочерей.

Она выглядела раздраженной, но Нанетт понимала: это из-за того, что сестра расстроена.

– У Анн-Мари есть небольшой дар к чарам, поэтому ее мыло так хорошо продается на рынке. Флеретт разбирается в лекарственных травах: какие помогают уснуть, а какие облегчают боль в спине.

– А мне иногда снятся вещие сны, – заметила Изабель.

– Разве все это не часть колдовства?

– Oui, oui…[15] – Широкие ладони Луизетт обхватили чашку. – Но ни у кого из нас нет той силы, что была у Урсулы. У Флоранс и у меня совершенно ничего нет. Кристалл не реагирует на нас. Мы не можем произносить заклинания.

– А вы пробовали? – с наивностью четырнадцатилетней девочки спросила Нанетт.