Девушка отхлебнула немного подслащенного медом козьего молока, принесенного Флеретт. Она могла бы рассказать и больше. О том, как пустые глаза охотника на ведьм заставили ее желудок сжаться, как его отдающее гнилью дыхание напомнило ей тех самых бесов, о которых он разглагольствовал. А еще она могла бы сказать, что с тем же успехом можно обратиться в веру и покончить с этим. Миган была бы счастлива, да и она завела бы себе новых друзей.

Но она чувствовала себя уставшей, и теперь, когда насытилась, ее еще стало клонить в сон. Говорить ей больше не хотелось, только лишь снять тяжелые сапоги и закрыть воспаленные глаза. Фитиль в масляной лампе был коротко подрезан, поэтому кухня наполнялась успокаивающим тусклым светом. Кто-то из мужчин закурил трубку, и сладко пахнущие яблоней кольца дыма поплыли к балкам. Низкий потолок фермерского дома, густо покрытый соломой, казался уютным, как старое лоскутное одеяло. Нанетт хотелось пойти в постель, утонуть лицом в подушке из гусиных перьев и забыть все, что связано с человеком, ненавидящим их настолько, чтобы преследовать через Ла-Манш. С человеком, который швырнул ей нить четок, заставляя поднять их и надеясь, что они обожгут ей пальцы.

Конечно, она могла не обратить на это внимание, но она поступила по-своему. Девушка подобрала четки и положила себе в карман – просто чтобы доказать, что она могла это сделать.

Она выпила молоко до дна, пробормотала слова благодарности Флеретт и встала из-за стола.

– Bonne nuit[8], – пожелала она всем присутствующим.

Клод поднял обветренную руку:

– Attendez[9]. Женщины, послушайте! Больше никаких ритуалов.

Луизетт повернулась к мужу:

– Pourquoi?[10]

– Он шпионит за нами. Он и еще один священник, тот, что из церкви Святого Илария. Это небезопасно.

– Никто не видит, как мы поднимаемся на верхушку горы.

– Мимо может проезжать какой-то торговец. Могут наведаться соседи.

– Pfft![11] Соседи ни разу еще не наведывались.

Суровое выражение лица Клода не смягчилось:

– Не спорь.

Луизетт встала из-за стола, поджав губы, и удалилась в гробовой тишине. Остальные – Анн-Мари, Изабель, незамужние сестры-близнецы Флоранс и Флеретт – сидели потупив взгляд.

Нанетт пожала плечами: она слишком устала, чтобы вмешиваться. Девушка поплелась в свою спальню в задней части дома, закрыла дверь, сняла сапоги и разделась, свалив одежду в кучу на полу. Четки все еще лежали в кармане юбки, в изнеможении она забыла о них. Уже почти засыпая, она натянула через голову ночную сорочку.

Сильная рука Луизетт вырвала Нанетт из самой середины кошмара. В нем она ехала в крытой повозке по дороге в скалах. Справа раскинулось море, внизу – каменистый берег, упасть на который означало верную смерть. Слева было лишь безжизненное болото. За ней гнался, настигая, охотник на ведьм. Нанетт не видела его, но знала, что он рядом. Она никак не могла заставить пони пуститься бегом. Руки, стиснувшие вожжи, ныли от боли. Она била его ногами, погоняя, но пони все равно еле волочился. Охотник на ведьм все приближался. Во сне Нанетт показалось, что его рука опустилась на ее плечо… Оцепенев от ужаса, она закричала и проснулась.

Луизетт зажала ей рот рукой.

– Тихо! – прошипела она. – А то они услышат.

Вздрогнув, Нанетт наконец пришла в себя. Сестра убрала руку, и Нанетт прошептала:

– Кто? Кто услышит?

– Клод. Поль. Жан.

– Что происходит?

Луизетт подобрала с пола платье Нанетт и сунула ей в руки.

– Мы идем в храм. Если Клод узнает, он не позволит.

Нанетт выпрямилась. За окном в ветреном небе мерцали звезды. Ранние заморозки, предвещающие Самайн[12], покрыли уголки окна инеем. Дрожа, Нанетт вылезла из сорочки и оделась. Луизетт нашла чулки и протянула сестре. В темноте ее глаза напоминали пару черных камней.

Нанетт поежилась и прошептала:

– Луизетт, к чему это?

– Попробуем заклятие отвлечения внимания.

– Но Клод…