– Там остров, а на нем замок. Похож на Мон-Сен-Мишель, но это не он. Остров останется позади. Вы должны уплыть туда на лодке.

Все члены клана согласно вздохнули. Каждый, даже четырехлетняя Нанетт, знал, что, когда Урсула занималась прорицанием, спорить бесполезно.

Бабушка откинулась назад, опершись на пятки, а затем опустилась на колени и уронила голову на грудь. Нанетт встревоженно шевельнулась, но стоявшая рядом старшая сестра заставила ее успокоиться. Они застыли в ожидании в промозглой тьме, прислушиваясь к ропоту океана и доносящемуся время от времени стуку подков спотыкающейся о камни лошади.

Около полуночи тучи над берегом рассеялись, позволив узкому лучу лунного света упасть на кольцо из фургонов. Он замерцал на узорчатом полотне, подвешенных горшках и другой утвари и отразился на серых лицах членов клана. Бабушка резко выпрямилась, с шумом втянув воздух, и пристально взглянула на разрыв в облачном покрове.

– Погасите огонь! – скомандовала она.

Кто-то из мужчин поспешил выполнить приказ и залил костер из заранее припасенного для этого ведра с морской водой. Чей-то детский голосок спросил, зачем это сделали, и бабушка ответила:

– Помолчи, Луи. И все остальные тоже. Тишина!

Она схватила холщовую сумку и накрыла ею магический кристалл. Затем с усилием встала на ноги и наклонилась, чтобы подобрать клюку. Ухватившись за нее обеими руками, бабушка ткнула в образовавшуюся в облаках прореху и что-то неразборчиво пробормотала; Нанетт смогла расслышать одну-единственную отчетливую фразу:

– Спрячь нас.

Все – и дети, и взрослые – пристально глядели на небо. Повеление бабушки долго оставалось без ответа, но наконец тучи начали лениво сдвигаться. Слой за слоем они покрывали небо, пряча за собой просвет, как будто это была рана, на которую нужно наложить повязку. Никто не шевелился и не проронил ни слова, пока узорчатые полотна в фургонах становились все бледнее. От костра осталась лишь горстка пепла, от которой шел едва заметный в темноте дымок.

По мере того как глаза привыкали к отсутствию света, слух обострялся. Море успокоилось: потоки волн убывали от берега. Ветер улегся. Казалось, даже лошади перестали дышать. Постепенно, напряженно вслушиваясь, Оршьеры смогли различить приглушенный топот ног по утрамбованной грязью тропинке и приближающиеся голоса.

– Бабушка, – пролепетала одна из сестер. Нанетт показалось, что это была Анн-Мари, но иногда она их путала. Она была намного младше остальных сестер и единственной, которая не знала матери: та умерла при родах Нанетт. – Может, нам стоит…

– Тихо!

Бабушка Урсула выглядела тщедушной и сгорбленной, как кукла из кожи и дерева, но все знали, какой свирепостью она обладала. Она крепко сжимала клюку скрюченными пальцами и что-то бормотала себе под нос так тихо, что слова были слышны только тем, кто стоял совсем близко. Слова последнего заклинания.

Богиня-Мать, мольбу прими,

От злых глаз нас защити

И весь род мой сохрани.

Луизетт зажала Нанетт рот рукой, чтобы та не закричала: лагерь накрывала мрачная тень – гуще, чем самая непроглядная тьма естественного происхождения. Звук приближающихся шагов все нарастал. Кто-то бранился, спотыкаясь на ходу, другие монотонно повторяли слова молитвы, пару раз раздавался чей-то смех. Когда отряд добрался до поворота, огибающего поле с менгирами, Оршьеры похолодели от ужаса. Старшие дети, сбившись в кучку, склонились до самой земли. Мужчины приготовились к бою.