Это произошло в городе Ван, расположенном неподалеку. Поговаривали, что некий молодой и амбициозный священник по имени Бернар выследил ведьму. Он взял на себя обязанность по выявлению соответствующих признаков, а затем на городской площади публично обвинил ее в колдовстве. Архиепископ, хорошо известный сожжениями ведьм, собственноручно поджег костер факелом.

Новости об этом процессе подняли большой шум в Карнаке. Горожане встретили отца Бернара – человека с жидкими рыжими волосами и слишком маленькими для его лица глазами – аплодисментами, стоило тому появиться на рыночной площади. Нанетт захотелось закрыть уши, когда Клод, в спешке вернувшись из города, рассказал о случившемся, но Луизетт отвела ее руки в стороны.

– Ты должна услышать, – сказала она тогда. – Ты должна знать.

– Поговаривают, он так ненавидит ведьм из-за своей матери, – заметил Клод.

– Почему? – спросила Луизетт.

– У нее была опухоль в груди, она умерла в мучениях. Бернар обвинил старуху-соседку – та едва могла слышать и видеть – в том, что она наслала на его мать проклятие.

– Ее даже некому было защитить, – мрачно заметила Луизетт.

– Некому, – согласился Клод. – Провели судебное разбирательство, и уже через час был вынесен приговор.

– Бедняжку сожгли? – приглушенным голосом спросила Анн-Мари.

У Клода вырвался горький смешок.

– Собирались. По приказу Бернара был подготовлен костер, соорудили столб для сожжения. Но старуха умерла в камере ночью перед казнью.

– Наверное, она и ведьмой никакой не была. – Луизетт прижала к себе Нанетт, рассеянно поглаживая ее по плечу. – Но он чувствует себя одураченным.

– С тех пор он и затеял охоту на ведьм.

Над сомкнувшимися в кольцо фургонами нависло мрачное молчание. Дневной свет давно погас. В наполненных солоноватым запахом сумерках стало трудно различать выбоины и ямы на дороге – отправляться в путь до рассвета было небезопасно. Хотя был риск и в том, чтобы оставаться на месте: среди них было лишь трое мужчин, пятеро женщин, кучка детей и старуха. Едва ли они смогли бы противостоять свирепой толпе.

Цыгане всегда находились под прицелом и потому действовали осторожно. Когда людей на этой земле возбуждала жажда крови, когда ими овладевало желание почуять запах горящей плоти и услышать предсмертные крики осужденных на смерть ведьм, закон и доводы рассудка были бессильны.

– Нужно уходить, – произнес Поль, супруг Анн-Мари. – И двигаться на юг.

– Слишком темно, – проворчал Клод.

Луизетт согласно кивнула:

– Опасно для лошадей.

Все понимали, что, кроме как на бабушку, надеяться было не на что.

* * *

Пожилая женщина покачивалась в свете огня. Ее голову окутывало облако седых волос, а морщинистые веки превращались в щелочки, когда она вглядывалась в глубину магического кристалла. Она сама была похожа на менгир: угловатая, неподвластная времени, невозмутимая. Ее тонкие губы шептали слова заклинания, а голос становился то громче, то тише. Сбившиеся в кучку члены клана дрожали от страха.

Спустя какое-то время протяжное пение бабушки постепенно затихло. Она перестала раскачиваться и трясущимися руками опустила кристалл. Когда она заговорила, ее голос зазвучал, как скрипичная струна, вот-вот готовая лопнуть:

– Там есть дом.

– Дом?

Нанетт подняла голову, чтобы увидеть, кто задал вопрос. Это оказалась Изабель, самая пугливая из шестерых сестер. Луизетт вытянула руку, чтобы заставить ее замолчать.

– Где он, бабушка?

– За морем, – ответила Урсула. – На утесе. Длинный низкий дом с соломенной крышей и сломанными ставнями. Вокруг него забор, который нуждается в починке. За домом холм и болото.

Ее закрытые веки затрепетали. Открыв глаза, она обвела взглядом собравшихся у огня.

– Вы должны отправиться туда. Все до единого. – Ее голос прозвучал тоньше обычного.

– Но, бабушка, – возразила Флоранс, – как же мы найдем его?