– Ну, Ник, расскажи мне о своей работе.

– Папа! – торопливо вмешалась Алекса.

– Ничего, я расскажу. – Ник посмотрел на будущего тестя и начал объяснять: – «Дримскейп» – архитектурная фирма, занимающаяся застройкой долины Гудзона. Мы, например, проектировали японский ресторан на вершине горы близ Сафферна.

– Чудесное местечко для ресторана! – воодушевился Джим. – Мария обожает тамошние сады. А как вы относитесь к рисункам Алексы? – помолчав, спросил он.

Алекса едва заметно поморщилась. О боже, вот это худо. Просто ужасно. Живопись была для нее не слишком удачной попыткой самовыражения, и большинство ее знакомых не льстили ей похвалами. Алекса использовала рисование в основном как самолечение, не рассчитывая никого восхищать своими произведениями. Сейчас она попеняла себе, что позвала Ника заехать за ней в магазин, а не на квартиру. Джим, как бывший алкоголик, нутром чуял чужие слабости и теперь, словно стервятник, кинулся на запах крови.

– Они просто потрясающие, – натужно улыбаясь, ответил Ник. – Я всегда твердил Алексе, что ей нужно устроить выставку.

Джим удовлетворенно скрестил руки на груди:

– Хм, так они тебе нравятся? А какой больше всех?

– Папа…

– Один пейзаж. Такое ощущение, будто сам в него попадаешь…

Посреди ее легкого опьянения взметнулась паника. Теперь отец точно распознал неестественность их взаимоотношений и продолжал подкрадываться подобно хищнику. Алекса была благодарна Нику за его тщетную попытку, но против такого доки, как ее отец, он был заранее обречен. Остальные домочадцы, знакомые с дальнейшей процедурой, молча наблюдали за развитием событий.

– Она не рисует пейзажей.

Заявление Джима произвело эффект разорвавшейся бомбы. Но Ник и глазом не моргнул.

– Алекса лишь недавно взялась за пейзажи. Дорогая, ты что, не говорила родителям?

– Нет… – пролепетала она, перебарывая страх. – Папа, извини, я и вправду пока вам не показывала… Я теперь рисую горные пейзажи.

– Но ты же их ненавидишь?

– Теперь люблю, – весело заверила отца Алекса. – Я смотрю на них иначе с тех пор, как стала встречаться с архитектором!

Джим лишь громко фыркнул на ее пояснение, по-видимому не собираясь сдаваться так быстро.

– За бейсбол болеешь, Ник, или за футбол?

– За то и за другое.

– Многообещающий сезон для «Гигантов»[7], правда? Я рассчитываю на очередной Нью-Йоркский суперкубок. Ну а новое стихотворение Алексы ты читал?

– Какое именно?

– О проливном дожде.

– Конечно! Я считаю, оно просто замечательное.

– У нее нет ни одного стихотворения о дожде. Алекса пишет о жизненных впечатлениях – о любви, о расставаниях. Тема природы ей не близка, поэтому у нее нет и ни одного пейзажа.

Алекса одолела остатки самбуки, а к эспрессо не притронулась, надеясь, что ликер поможет ей дотянуть до конца визита.

– Э-э, папа, я только что написала один стих о дожде…

– Правда? Может быть, прочтешь его нам? Мы с мамой давно не слышали твоих новых работ.

– Ну… – замялась Алекса, – оно еще не совсем закончено. Вот когда доведу его до совершенства, то обязательно вам прочту.

– Но Нику все же показала…

Алексу начала одолевать дурнота, ладони стали липкими. Ей захотелось поскорее сбежать отсюда.

– Да… Ладно, Ник, нам, наверное, уже пора. Время позднее, а у меня еще столько хлопот перед свадьбой.

Ник оперся локтями о колени. Он перестал ходить вокруг да около и изготовился для решающего удара. Вся семья с тревогой ожидала неминуемой развязки. Сочувственное лицо брата подсказывало Алексе, что теперь свадьба вряд ли вообще состоится. Ланс покрепче обнял жену за талию, словно воскрешая в памяти собственный неприятный опыт, когда он боялся объявить отцу, что Джина беременна и им придется пожениться. Тэйлор увлеченно собирала «Лего», не чувствуя собравшейся в воздухе грозы.