Фон Кляйне раздражало его одобрительное сопение. Этот отдых мог оказаться для фон Кляйне последним на долгое время вперед. И он хотел прочувствовать его, наслаждаясь манильской сигарой, однако кают-компания, похоже, оказалась для этого не совсем подходящим местом. Помимо смачного пожирания герром комиссаром своего завтрака и рыбного запаха, царившее среди офицеров за столом настроение казалось почти осязаемым. Этот последний день наполнило гнетущее ожидание того, что готовила им ночь, и все были нервными и напряженными. Ели молча, уткнувшись в свои тарелки, и выглядели откровенно невыспавшимися. Решив докурить сигару у себя в каюте в одиночестве, фон Кляйне поднялся из-за стола.

– Прошу прощения, господа.

В ответ послышалось официально-вежливое бормотание, и фон Кляйне было направился к выходу.

– Слушаю вас, Шмидт. В чем дело?

Стюард почтительно стоял у него на пути.

– Это вам, сэр.

Зажав зубами сигару, фон Кляйне взял в руки записку и прищурился от синеватого витка табачного дыма. Прочитав, он нахмурился.

Эти женщина и мужчина, которого она называла своим мужем, не давали ему покоя, отвлекая внимание, которое он должен был полностью сосредоточить на подготовке «Блюхера» к грядущей ночи. Теперь вот какая-то записка – что она хотела сказать: «…может спасти Ваше судно»? У него возникло неприятное опасение.

Он резко развернулся.

– Герр комиссар, прошу вас – на минутку.

Фляйшер поднял голову от своей тарелки, у него на подбородке блестел жир.

– Ja?

– Пойдемте со мной.

– Я только закончу…

– Прошу вас, немедленно. – И чтобы не продолжать этот бессмысленный диалог, фон Кляйне вышел из помещения кают-компании, оставляя Германа Фляйшера в жутком замешательстве. Но тот не мог все просто так взять и бросить – подхватив со своей тарелки оставшийся кусок рыбы, он поспешил запихнуть его в рот и, не успев толком прожевать, умудрился залить в себя еще и полчашки кофе. Затем он наспех подчистил тарелку куском хлеба и с этим хлебом в руке торопливо заковылял вдогонку за фон Кляйне.

Он еще продолжал жевать, ввалившись следом за фон Кляйне в лазарет, но тут же в изумлении остановился.

На одной из коек сидела все та же женщина. В руке у нее была салфетка, которой она вытирала рот лежавшему на койке чернокожему мужчине. На салфетке виднелась кровь. Женщина взглянула на Фляйшера. До этого на ее лице были горе и сострадание, но его выражение быстро изменилось, как только она увидела Фляйшера. Она тут же встала.

– Ой, слава Богу, вы пришли! – воскликнула она с такой радостью, словно встретила близкого друга, а затем почему-то посмотрела на часы.

На всякий случай держась подальше, Фляйшер пробрался к койке с противоположной от нее стороны и, наклонившись, присмотрелся к лицу умирающего мужчины. Оно показалось ему весьма знакомым. Методично пожевывая, он призадумался. Память освежило именно то, что раненый находился рядом с этой женщиной.

Фляйшер чуть не поперхнулся, и изо рта разлетелись крошки непрожеванного хлеба.

– Капитан! – завопил он. – Это один из них – один из тех бандитов-англичан.

– Я знаю, – ответил фон Кляйне.

– Почему мне ничего не сказали? Этого человека надо немедленно казнить. Как бы сейчас уже не было поздно. Это же обман правосудия.

– Прошу вас, герр Фляйшер. У этой женщины есть для вас важное сообщение.

– Просто непостижимо. Мне должны были сообщить…

– Успокойтесь, – резко оборвал фон Кляйне и обратился к Розе: – Вы послали за мной? Что вы собирались нам сообщить?

Роза гладила Себастьяна по голове, но смотрела на часы.

– Вы должны сказать герру Фляйшеру, что сейчас без одной минуты семь.

– Простите?

– Передайте ему то, что я сказала, дословно.

– Вы шутите?

– Передайте ему быстрее – очень мало времени.