«Чайка» приближалась по ветру, и на борту «Леди Эдвины» послышались возгласы отвращения:

— Клянусь Господом, от нее несет, как от навозной кучи!

— Вы когда-нибудь вытираете задницы, сифилитики? Ваша вонь слышна и у нас! — крикнул кто-то экипажу фрегата. Ответ с палубы «Чайки» заставил Хэла улыбнуться. Конечно, устройство человеческого тела не было для него тайной, но он никогда не видел те части женского тела, которые обе стороны описывали в самых красочных подробностях, и не знал, что с ними делать. Он развеселился еще пуще, представив себе ярость отца, который все это слышит.

Сэр Фрэнсис был порядочным и уравновешенным человеком и считал, что пристойное поведение на борту способно положительно сказаться на ходе военных действий.

Он запрещал азартные игры, божбу и крепкие напитки.

Дважды в день он молился и призывал моряков вести себя в порту достойно и степенно, хотя Хэл знал, что к этому его совету прислушивались редко. Сейчас сэр Фрэнсис мрачно хмурился, внимая обмену любезностями своих людей с людьми Канюка, но, поскольку невозможно выпороть половину экипажа, чтобы выразить свое недовольство, держал рот на замке, пока фрегат не оказался на таком расстоянии, чтобы можно было спокойно объясниться.

Тем временем капитан послал слугу в каюту за своим плащом. То, что он собирался сказать Канюку, было официальным заявлением, и следовало быть при всех регалиях. Когда слуга вернулся, сэр Фрэнсис набросил великолепный бархатный плащ на плечи и лишь потом поднес к губам переговорную трубу.

— Доброе утро, милорд!

Канюк подошел к лееру и приветственно поднял руку. Поверх шотландского пледа на нем в свете народившегося утра блестели полудоспехи, пряди рыжих волос из густой, словно стог сена, копны на непокрытой голове плясали на ветру, от чего голова казалась охваченной пламенем.

— Иисус любит тебя, Фрэнки! — крикнул он в ответ, и ветер легко донес его голос.

— Твое место на восточном фланге! — Ветер и гнев вынудили сэра Фрэнсиса быть кратким. — Почему ты оставил свою позицию?

Канюк виновато развел руками.

— У меня мало воды, а терпения не осталось вовсе. Для меня и моих храбрых спутников шестидесяти пяти дней вполне довольно. На побережье Софалы нас ждут рабы и золото.

Его акцент напоминал торопливо скомканный шотландский.

— Твое свидетельство не позволяет тебе нападать на португальские корабли.

— Голландские, португальские, испанские! — усмехнулся Камбре. — Их золото ничуть не хуже. Ты хорошо знаешь, что нет мира за Линией.

— Тебя правильно прозвали Канюком, — раздраженно заметил сэр Фрэнсис, — у тебя аппетит, как у стервятника!

Но Камбре говорил правду. Нет мира за Линией.

Полтора столетия назад, 25 сентября 1493 года, папа Александр VI издал буллу «Inter Caetero», согласно которой по Атлантическому океану с севера на юг проводилась Линия, делившая мир на португальский и испанский. Разве можно было надеяться, что это решение будут уважать другие христианские государства, негодующие и завидующие испанцам и португальцам? Одновременно родилась другая доктрина: «Нет мира за Линией». Она стала паролем каперов и корсаров, и в их сознании ее действие охватывало все неисследованные области океана.

Насилие и убийства, за которые в северных водах объединенные флоты христианских держав преследовали пиратов и вешали на реях их собственных кораблей, совершенные за Линией, встречались с молчаливым одобрением и даже приветствовались. Все воюющие монархи подписывали свидетельства, которые в одно мгновение превращали купцов в каперов, а торговые корабли в военные, отправляющиеся в пока еще неизведанные районы океанов на все расширяющихся просторах земного шара.

Собственное свидетельство сэра Фрэнсиса было подписано Эдвардом Хайдом, графом Кларендоном, лордом-канцлером Англии, от имени его величества короля Карла Второго. Оно позволяло нападать на корабли Голландской республики, с которой Англия вела войну.