Один из полицейских просунул голову в комнату.

– У вас всё в порядке, мадам?

Слезы текли у Лауры по лицу, и она ничего не могла с этим поделать. Просто лежала на кровати и ревела. Когда она наконец смогла открыть рот, то спросила:

– Где Надин?

– Вы имеете в виду ту женщину, что мы нашли в саду? Она без сознания, но жива. Ее уже везут в больницу.

Голова у Лауры работала медленно, мысли шевелились с таким трудом… Ей удалось снова открыть рот лишь спустя некоторое время, и тогда она спросила:

– Кто вам позвонил?

– Это была мадам… как же ее звать? Ах да, Мишо. Мадам Мишо. Катрин Мишо, – ответил полицейский. – Вы ее знаете?

Лаура попыталась вспомнить, кто такая Катрин Мишо, но мысли у нее стали путаться еще сильнее. Теперь она не смогла бы ответить, даже если б у нее спросили ее собственное имя. Голоса и звуки отдалились куда-то на задний план. Она услышала, как кто-то – наверное, это был тот любезный полицейский, который вошел к ней в комнату, – встревоженно спросил:

– Врач еще здесь? Мне кажется, она сейчас отключится.

Потом все вокруг нее потемнело.

Четверг, 18 октября

1

– Вы можете лишь очень коротко поговорить с мадам Жоли, – сказала медсестра, – она еще в плохом состоянии, и у нее только что была полиция. Ей вообще-то сейчас нужен покой.

– Я не задержусь надолго, – пообещала Лаура, – но мне нужно поговорить с ней одну минутку.

Сестра кивнула и открыла дверь.

Надин лежала одна в палате – ей предстояло провести в больнице Тулона еще много времени. Ее лицо выглядело как в финале боевика, отметила про себя Лаура, приблизившись к ней. Кожа вокруг правого глаза имела все оттенки лилового цвета. Под носом пристроился еще немного кровоточивший струп. Верхняя губа сильно опухла. А кроме того, как Лаура узнала от медсестры, у мадам Жоли было сильное сотрясение мозга.

Надин осторожно повернула голову, и при этом ее лицо сильно скривилось от боли.

– Не шевелись, – сказала Лаура и подошла ближе к постели.

– Ах, это ты, – пробормотала пациентка.

– Я только что из полиции. Сегодня ночью я уже долго разговаривала с Бертэном, но утром у него было ко мне еще несколько вопросов. Зато теперь я наконец могу поехать домой. Мне, конечно, придется еще раз приехать на судебный процесс Кристофера, но до этого мне можно домой.

– Только что здесь был полицейский, – произнесла Надин. Ей было трудно говорить, и ее слова звучали немного невнятно. Она вытащила одну руку из-под одеяла, прикоснулась к своей опухшей губе и тут же вздрогнула. – Ты, наверное, плохо понимаешь меня. Но иначе не получится…

– Да нет, я тебя понимаю. Но тебе и не нужно ничего говорить. Тебе наверняка больно.

– Да, – ответила Надин; вид у нее был совершенно изнуренный. – Сильно болит. В голове.

Тем не менее казалось, что она непременно хочет о чем-то поговорить.

– Полицейский сказал мне… Кристофер… Я не могу в это поверить. Он был лучшим другом… – Надин не договорила фразу, но непроизнесенное имя внезапно повисло между ней и Лаурой и, казалось, заполнило всю комнату напряжением и почти невыносимыми эмоциями.

– Петера, – сказала Лаура.

Надин молчала. Фрау Симон посмотрела в окно, за которым монотонно шумел дождь. Тулон со всеми своими отвратительными высотными домами и арендуемыми бараками выглядел еще более унылым, чем обычно.

Через некоторое время Надин заговорила снова:

– Полицейский сообщил, что это Катрин вызвала полицию. Но я не совсем поняла, как она обо всем этом узнала.

– Она сегодня утром тоже была в участке. Насколько я поняла, она случайно увидела твою машину, когда ты ехала ко мне. Но Катрин предположила, что ехал Анри – кажется, из-за твоей манеры вождения. Она хотела непременно увидеться с Анри, но по какой причине, не стала говорить даже полиции.