Спустилась экипированная химица в сопровождении полного класса своих старшаков. Для крутизны старшаки не носили шапок и поэтому не сильно радовались прогулу. Они помялись, сморкаясь, и разбрелись на группы. Самая большая сразу пошла курить за угол. Провести метеоурок с химицей осталось всего несколько человек.

– Вот я и пришла! – сказала англичанке химица в белой телогреечке. На улице в ее серых веснушках проявились рельефные огненные осенюшки, дышащие, живые и прекрасные.

Девчонки подарили ей собранный в зарослях кленовый букет, и, счастливые, побежали за новым.

Происходили всеобщая удаль, свобода и беготня, растащившие нас по стадиону и переполнившие нам глаза.

– Ну, сумасшедший просто! – остановила англичанка разбушевавшегося, как Дикий Запад, Рысака за капюшон.

Он повесился и от смеха захрипел.

– Пойдемте дальше, – предложил я, снимая его с виселицы. – Я знаю, где сливы растут. Поедим.

– Только недалеко, – сказала химица. – Надо успеть до начала второго урока.

Англичанка посмотрела на нее как на Деменку.

– Фигню сказала? – улыбнулась химица, мгновенно словив намек.

Рысак от смеха провалился в куртку, и я его там застегнул.

– Фигню! – глухо хлопал он рукавами. – Фи-и-и-гню-ю-ю!

– Ну ты, Рысак, и дурак, – вручил ему в бьющиеся под курткой органы физрук.

– Не надо, Петр Петрович, детей стукать, – интеллигентно заметила англичанка.

– Это же Рысак! – ответил физрук.

Рысак расстегнулся, вывив из воротника потную волосатую голову, а из нижнего отверстия колокола куртки на траву выпала шапка.

– Рысак шапку родил! – придумал я и побежал собирать наших по стадиону, чтобы повести к сливе.

Слива росла возле забора одной старой бабки, которую дразнил весь двор, и даже соседние дворы ходили дразнить. Я сам не дразнил никогда, всегда только стоял рядом, за компанию. Бабка любила, когда ее дразнят, и мечтала словить кого-нибудь из нас, и при каждой оказии подкрадывалась, но ни разу не словила.

На нижних ветках слив не было. Я предложил Рысаку забраться на дерево и собирать сливы в шапку, как мы всегда делаем, но учителя не разрешили.

И правильно: зачем, если с нами Петр Петрович Физрук? Он лучше всех умеет подтягиваться, отжиматься, лазать по канату, бегать любые бега и прыгать любые прыжки.

Не переставая поглядывать на англичанку, он взялся за сливу сам.

– Разойдитесь, – отогнал он нас от дерева, – не то задавлю.

Он снял верхнюю половину костюма и остался на морозном норде лишь в коченеющей белой майке с надписью “Sport”. Костюм был доверен англичанке, которая передала его Рысаку, который аккуратно сложил его и держал, как награду.

Физрук приседал, заводил растопыренные руки за спину, корчил страшную зубастую гримасу, и прыгал, хватаясь вскинутыми пятернями за воздух. Когда ему случайно перепадала ветка, он на ней цепко повисал и опускал ее, пользуясь силой своего веса. Англичанка грабила ветку и раздавала сливы.

Сливы были мягкие и очень-очень сладкие. Я высасывал мякоть и плевал шкуркой в Рысака, который мастерски увертывался, плевал в ответ и попадал.

– Но я же в тебя не попал, – жаловался я. – Я же понарошку плевал.

Все выражали блаженство, исчезнув на несколько минут в сливовом вкусе. Физрук происходящим был очень горд.

Из забора вышла бабка, похожая на тряпку. Из нее, раздвигая морщины, девчонкой лезло любопытство. Меня в новом осеннем наряде она не узнала.

– Сливки кушаете? – с подозрением спросила она, сосчитывая нас.

– Кушаем, добрая бабушка, – призналась англичанка.

– А чего вас так много-то?

– С уроков ушли.

– Я так и подумала, – медленно клонилась горбатая над землей, опершись на ветер. – Посуду дать?

– Лучше дайте напиться, – отстал от сливы физрук, – если есть такая возможность.

– Всем? – спросила она.