В географическом отношении их работа распределена, мягко говоря, неравномерно, но цель у них везде одна – облегчать и предотвращать страдание. И в целом наблюдается определенная симметрия. Куда бы они ни пришли, неизменным мощным фундаментом их деятельности становятся обученные и оплачиваемые общественные медработники, то есть используется методика, отшлифованная за четверть века в Гаити. Даже в Бостоне они задействуют общественных медработников, так что получается весьма занятный перенос технологий – из Гаити, где вечная беда с медициной, в Бостон, где местами ее даже избыток. Начинания ПВИЗ в Руанде постепенно становятся похожи на их систему в Гаити – и размахом, и во многом методами. Причем группа пвизовцев, приступившая к работе в Руанде в 2005 году, состояла не только из врачей, получивших образование в Америке, но и из гаитянских врачей и медсестер – выходит, потомки похищенных африканцев, профессионалы, прошедшие обучение в “Занми Ласанте”, отправились за тысячи миль на помощь своим дальним родственникам.

Зачастую международные благотворительные организации своим вмешательством лишь ослабляют общество, которому пытаются помочь. Обычно они почти полностью полагаются на специалистов из богатых стран, и потому их проекты не становятся для местных жителей родными. А это почти гарантия того, что проект не будет расти и не продержится долго. С ПВИЗ дело обстоит иначе. На данный момент в штате организации числятся 6500 сотрудников. Абсолютное большинство – уроженцы беднейших стран, где работают ПВИЗ. Граждан же США не набирается и сотни.

В процессе исследований для книги я немало путешествовал с Полом Фармером. Вспоминая сейчас все эти путешествия скопом, я назвал бы их прочесыванием ада. Фармер показал мне столько причин для отчаяния, сколько я никогда прежде не видел и даже вообразить не мог. И все же это было самое захватывающее приключение в моей жизни. В первые годы нового тысячелетия ПВИЗ еще были маленькой организацией, но уже тогда они наглядно демонстрировали, что болезни, которые успешно лечатся в развитом мире, можно столь же успешно – и недорого – лечить и в беднейших странах, в самых трудных условиях. Видеть доказательства тому своими глазами – волнующее переживание. Пассивно созерцать беду и смотреть, как люди трудятся, чтобы эту беду облегчить, – совсем, совсем разные вещи.

Вспоминается мне и множество эпизодов, не вошедших в книгу. Я мог бы гораздо больше рассказать про нашу неделю на Кубе и про кубинского инфекциониста доктора Хорхе Переса, ежедневно сопровождавшего Фармера. Хорхе единолично, собственным, так сказать, примером излечил меня от некоторых предрассудков, привезенных с собой на Кубу. Годами впитывая нелестные отзывы СМИ, я представлял себе остров унылым и серым, оплотом чистейшего сталинизма. Однажды вечером нас занесло в бар модного отеля, отремонтированного на европейские деньги. Директор, кубинка по имени Нинфа, пациентка Хорхе, сама кормила нас ужином. В какой-то момент Хорхе заметил:

– Нинфа – прелестное имя. Но откуда твои родители знали, что ты вырастешь такой красавицей?

Нинфа улыбнулась ему, потом повернулась ко мне.

– У Хорхе особый подход к пациенткам, – сказала она. – Мы все мечтаем с ним переспать.

Я начал осознавать, что на Кубе можно замечательно провести время. Я уже знал, что любимое развлечение Фармера – навещать больных. На Кубе он поступал так же, как часто поступал и в других местах, где у него не было своих пациентов, – заимствовал их у коллег. Поскольку Хорхе тоже считал обходы лучшим в мире развлечением, этим они в основном и занимались, а я бродил за ними хвостом. Они навещали пациентов Хорхе, большей частью женщин и большей частью беременных. Не раз я спрашивал Хорхе: “И эта беременна?” И он неизменно отвечал: “Да, но не от меня”.