камина. Новую воспитательницу звали Лора.

Ей было всего девятнадцать лет, но она справ-лялась со своими обязанностями не хуже, чем

мадам Илона, а, может быть, даже лучше. Лора

сказала, что попала в приют, когда ей было восемь лет.

Мы беседовали долго, около двух часов. К нам

присоединился старый дворник, которому плохо

спалось. Он пил странное пойло из своей фляги

и сидел ближе всех к камину. Мальчики с кухни принесли нам жареной картошки и горячего

чая. По ночам здесь работали только ребята, что

постарше: они трудились ночью на кухне, чтобы

приготовить на весь приют еды.

Я все же осмелилась спросить: «Лора, а ты

не знаешь, тут жила девочка по имени Патриция?». Она с недоумением посмотрела на меня

и ответила отрицательно. А дворник усмехнулся

и, выдержав паузу, стал рассказывать: «У одного

ребенка, лет тридцать назад, был щенок по имени Патриция. Мальчик очень переживал, когда

собачка сбежала, по крайней мере, ему так сказали. Он удирал по ночам и искал ее, но никто

из взрослых так и не осмелился ему даже намекнуть, что кто-то из детей в этом чертовом прию-48

те утопил его щенка в ведре. Мальчик верил, что

однажды найдет свою Патрицию, а как-то раз

сам сбежал и не вернулся». «Его звали Джек?»,

– спросил Сойер. Дворник молча продолжал от-хлебывать из своей фляги…

49

День 40

Лора

Сюда, в приют, редко кто заезжает, поэтому

Лора была рада познакомиться и поговорить с

Сойером и Зои, но они уехали несколько часов

назад. Лора уложила детей спать, убрала раз-бросанные книжки и игрушки по местам, зава-рила себе чай.

У Лоры были красивые, немного рыжеватые

волосы, милые веснушки весной и чуть печаль-ный взгляд. Она стояла на кухне. В руках чашка

чая, а в голове – очередь из тяжелых воспоминаний…

Папа погиб еще до моего рождения. Он был

достойным человеком, но не слишком везучим.

При военной операции его застрелили – так

говорила моя мама. Мы с мамой всегда спали в

одной комнате, в нашей маленькой квартирке.

Маме часто было плохо, и она плакала, а я не

знала, чем ей помочь. Когда плакала она, плакала и я. Плач, также как и смех, может быть за-разительным. Она начинала успокаивать меня и

успокаивалась сама.

Однажды я вернулась из школы, а мамы не

было дома. Но дома меня ждал незнакомый

дядя, который сказал, что мама попала в больницу и у нее немного болит голова. Когда я на-50

вещала маму в клинике, она всегда держала

в руках плюшевого зайчика и разговаривала

с ним. Она плакала в руках с этим зайчиком в

ожидании, пока зайчик тоже начнет плакать и

она станет его успокаивать. Кажется, мама назы-вала свою игрушку моим именем, а меня не замечала. Она жаловалась игрушечному зайчику, что у нее очень твердая подушка. Я пообещала

маме, что достану для нее самую мягкую подуш-ку, которая только существует. Уже и не помню, каким образом я ее тогда думала достать, ведь

мне было всего восемь лет. Обещание свое я не

успела выполнить: мама умерла через две недели – не знаю, отчего, мне не сказали. Наверное, виной всему была слишком твердая подушка, а

ведь у нее так сильно болела голова…

Следующие несколько лет я жила в приюте.

И однажды написала доктору письмо о том, что

тут совсем нет игрушек и я хочу того плюшевого

зайчика, с которым играла моя мама в больнице.

У меня совсем не осталось вещей от моей преж-ней жизни. Дома осталось много интересных

папиных вещей: до того как он умер, он хорошо

зарабатывал. Мама не хотела ничего продавать

из того, что принадлежало ему. Думаю, сейчас