Питбуль - Анне Ханкок (2021)

— Мне досталось дело на улице Брандта. Бьянка, бедная девочка, она… Ее тело было одной сплошной раной, и она… — Он покачал головой. — Свидетель дал показания, что в ту ночь от дома отъезжала машина, похожая на машину Мазорека, а я знал, что у него зуб на Йеса Декера. Девочка была беременна внуком Декера, и я… хоть я и не мог этого доказать, но я знал, что ее убил Мазорек. — Зельнер приподнял плечи, тяжело вздыхая. — Поэтому я… я и обратился к Яну. Я рассказал ему, что подозреваю Мазорека и что Бьянка не единственная, в чьем убийстве я его подозреваю.

— Мия Сарк и Нина Далсфорт?

Зельнер кивнул:

— Мия и Нина, да, и еще несколько человек. Другие молодые девушки, исчезавшие в те годы в этой части страны. Я попросил Яна присмотреть за ним. Фиксировать каждый его шаг. Они оба работали на норковой ферме, так что Ян каждый день видел его.

— И как отреагировал Фишхоф?

— Он взбесился от ярости. Сказал, что убьет его! Я попросил его успокоиться и направить свой гнев на то, чтобы заманить Мазорека в ловушку, собрать против него улики, и я думал, что сумел уговорить его, но, когда я вытащил Мазорека из воды в тот вечер, я сразу понял, что это было убийство.

— Как?

— Тело сильно обгорело, но на горле все равно были видны порезы, и когда Курт сказал мне, что видел Мазорека с Яном в тот вечер, я понял, что́ сделал Ян, и я… я решил, что это должно сойти ему с рук.

— Ты не выступил против него?

Зельнер покачал головой.

— Он исчез. Он оставил письмо на столе кухни в одном из служебных домиков в Бенниксгорде, где он жил.

— Письмо?

Зельнер кивнул. Он глубоко вздохнул и взялся покрепче за перила.

— Там говорилось, что он больше не может продолжать так жить. Сначала я подумал, что это предсмертная записка, но, осмотрев квартиру, обнаружил, что он забрал с собой паспорт. Бумажника тоже не было, и я решил, что он бежал за границу. Только теперь я узнал, что все эти годы он жил на Зеландии.

— Но ты знал, что было совершено убийство, и закрыл дело?

Петер Зельнер кивнул.

Шефер покачал головой.

— О чем, черт побери, ты думал?

— У человека должно быть такое право. — Зельнер повернулся к Шеферу. — Убили его дочь, Эрик. Ее пытали. Беременную женщину! Двадцати двух лет от роду, черт возьми. — Его голос сорвался. — Возможно, ты все время видишь подобные вещи и поэтому не так восприимчив к этому, но то, что сделали с этой девушкой… — Он крепко зажмурился и покачал головой. — Я никогда этого не забуду.

— Но ты говоришь про самосуд, Петер. Про месть! Тут же гребаная Южная Ютландия. Это тебе не Дикий Запад.

— Лиз вынашивала Никки, когда убили Бьянку. Она была беременна.

Шефер ничего не ответил, и Зельнер покачал головой.

— Тебе не понять, — сказал он, — у тебя нет детей.

— Совершенно неважно, есть у меня дети или нет, — сердито сказал Шефер. — Закон один для всех! Ты не можешь выбирать, кому позволено его нарушать. Это так не работает!

— Мне все равно. Дело в шляпе! Мазорек получил по заслугам. — Зельнер встретил взгляд Шефера, подняв подбородок.

— А как же родители других девушек? Разве они не заслужили узнать, что стало с их детьми?

— Это все равно не вернуло бы их назад.

— Значит, вместо того, чтобы делать свою работу, ты оставил этих родителей жить в неопределенности двадцать лет? Двадцать лет Ингеборг Сарк ждет возвращения дочери! Двадцать лет разваливается семья Далсфорт, потому что мать одержима поисками ответа!

Петер Зельнер смотрел в землю.

Шефер покачал головой:

— А другие девушки, которых ты упоминал? — спросил он. — Их тела были найдены?

Зельнер покачал головой.

— Я проверил кормушку, которой они пользовались на норковой ферме, и обнаружил в ней следы крови. ДНК трех людей, фрагменты костей, осколки зубов. Они не принадлежали ни Мии, ни Нине, и я так и не выяснил, чьи они.