Мы долго и пристально смотрим в глаза друг другу. Потом Фёдор яростно скрипит зубами. Ход машины становится тише, и она начинает маневрировать. Кажется, мы почти прибыли.

— То и значит! Много пропустил. Когда тебя, с Егором, начали грузить в этот катафалк, с неба вертушка — плюх. А внутри — Пётр Антонович Егоров, собственной персоной. И с ним эта — твоя Настя. Предписанием, мудак, тычет: изъять записи видеонаблюдения за операцией. Забрали их, загрузили чёрную тварь и сдрыснули. Я как Папе сказал, думал он на говно изойдёт. Сказал, что надо было сожрать, но этим козлам не отдавать.

— Надо было.

Автомобиль останавливается и медик, прикрыв трубку ладонью, кивает на открывающуюся дверь.

— Вы — двое — на выход. Громов.

— Да.

— Как освободишься, подходи в медблок. Сделаешь пару-тройку анализов. С начальством согласовано.

Охранники на входе и прочие зеваки на этажах смотрят на нас достаточно странно. Впрочем, странным это кажется лишь до того момента, пока я не вспоминаю, где нас носили черти и на что мы, оба, похожи. Точнее — я. Фёдор успел почиститься и теперь его костюм просто грязен. На мне же болтаются ошмётки паутины, темнеют пятна крови чёрного Альфы и ещё какая-то непонятная дрянь. Кроме того, смрадная дрянь, в которой мы едва не утонули, определённо не ароматизирует воздух вокруг. Просто — няша, как сказал бы Вареник.

Не в пример нам, Надя, ожидающая под кабинетом Папы, выглядит настоящей красавицей — примером для подражания. Впрочем, пример тут же бросается нам на шею, причём с таким энтузиазмом, словно собирается задушить. И со мной у неё почти получается. Фёдор выжидает некоторое время, пока меня тискают и лобызают, а потом тихо ворчит:

— Кротова, ты поосторожнее, его только на ноги поставили.

— Угу, хорошо, — наша старлей хлюпает носом и показывает на дверь, — Папа хочет говорить только с нами. Приходил кто-то из жаб, сказал; типа Егоров хочет обсудить, так он его матом послал.

— Лишь бы нас не посылал.

Алексей Константинович выглядит несколько непривычно, из-за бледного лица и становится похож на классическую статую Римского патриция. Зинаида, тоже присутствующая в кабинете, терпеливо очищает от пыли полковничью фуражку. Судя по всему, в порыве гнева, Папа запустил головным убором в стену.

— Садитесь, — полковник первым выполняет собственный приказ, после чего напряжённо сверлит нас глазами, — Думаю, вам не стоит объяснять, что мы сегодня вляпались в какое-то непонятное, но крайне вонючее, дерьмо?

— Очень, очень вонючее, — ухмыляется Зина и хлопает Фёдора по плечу, — Феденька, не обижайся, солнышко, но смердит от всех вас, мама не горюй!

— Зина, сядь! Ещё и ты, — Папа тянет шею, и та отзывается глухим хрустом, — Обязательно было посылать начальника Управления на…Туда, куда ты его послала?

— Прости, Лёша, но, когда я, сложив два и два говорю, что всё это была заранее подготовленная ловушка и есть всего два варианта: либо спецсектор проморгал такую масштабную западню и тогда их нужно гнать в шею, либо они знали и специально погнали ребят в задницу. Тогда жаб нужно брать и вешать за яйца! И нехрен старому мудаку вякать, дескать я — тупая подстилка Череднякова.

— Да, мудак, — соглашается Папа и на Зину больше не сердится, — Ладно, к делу. Суммируем. Так называемая, тщательно подготовленная, атака захлебнулась в первый же десяток минут, потому что нас явно ждали. Ловушки на всех направлениях, твари, о существовании которых мы и понятия не имели, глушение связи. И в довершение всего, когда все бойцы покинули тоннели и по плану собирались выжечь переходы напалмом, внезапно прорвало сотню источников и заброшенную канализацию. Вуаля — подземка затоплена, без всякой возможности осушения.

— Похоже, никто и не планировал прорываться в город, — очень тихо говорит Фёдор и морщит лоб, — Какова цель, в таком случае?