— Заткнись, черт побери, иначе я за себя не ручаюсь. Сдается мне, Регис, ты проводишь среди нас нечто вроде плебисцита. Зачем? Медик — ты. Снадобья, которые она просит… Да, снадобья, к слову «медикамент» у меня как-то душа не лежит — гляньте-ка, опять душа вылезла! Только ты можешь это снадобье приготовить и дать. И ты это сделаешь, если она попросит опять. Не откажешь.

— Медикамент уже готов. — Регис показал маленькую бутылочку из темного стекла. — Если она попросит снова, я не откажу. Если попросит!

— Так в чем же дело? В нашем единомыслии? Во всеобщем одобрении? Ты этого ожидаешь?

— Ты прекрасно знаешь, в чем дело, — сказал вампир. — Верно чувствуешь, что надо сделать. Но поскольку спрашиваешь, отвечаю. Да, Геральт, дело именно в этом. Да, именно это следует сделать. Нет, этого ожидаю не я.

— Ты можешь выражаться яснее? — спросил Лютик.

— Нет, — ответил вампир. — Яснее уже не могу. Тем более что и надобности нет. Верно, Геральт?

— Верно. — Ведьмак положил голову на сплетенные пальцы. — Да, черт побери, верно. Но почему ты смотришь на меня? Это должен сделать я? Но я не умею. Не смогу. Я совершенно не гожусь на эту роль. Совершенно, понимаете?

— Нет, — возразил Лютик. — Совершенно не понимаем. Кагыр, ты понимаешь?

Нильфгаардец взглянул на Региса, потом на Геральта.

— Пожалуй, да, — сказал он медленно. — Так мне кажется.

— Ага, — кивнул трубадур. — Ага. Геральт понял с ходу. Кагыру кажется, что он понимает. Я явно нуждаюсь в пояснениях, но сначала мне велят молчать, потом я слышу, что нет нужды, чтобы я понимал. Благодарствую. Двадцать лет на службе поэзии достаточно много, чтобы знать: есть вещи, которые либо понимаешь сразу, даже без слов, либо не поймешь никогда.

Вампир улыбнулся.

— Не знаю никого, — сказал он, — кто мог бы выразить это изящнее.

***

Стемнело совершенно. Ведьмак встал. «Двум смертям не бывать, — подумал он. — От этого не уйти. Нечего тянуть. Надо это сделать.

Надо — и конец».

***

Мильва сидела в одиночестве около небольшого костерка, который разожгла в лесу, в яме от вывороченного дерева, вдали от шалаша лесорубов, где ночевали остальные. Она не вздрогнула, услышав его шаги. Словно ожидала его. Только подвинулась, дав ему место на поваленном стволе.

— Ну и что? — бросила резко, не ожидая, пока он что-нибудь скажет. — Наделала я вам дел, а?

Он не ответил.

— Небось и не предполагал, когда мы отправлялись, а? Когда меня в компанию брал? Небось думал, ну и что, что хамка, что дурная девка деревенская? Разрешил ехать. Потрепаться с ней в дороге о мудростях всяких — небось думал — не потрепешься, а сгодиться может. Здоровая, крепкая баба, из лука бьет, задницы в седле не натрет, а станет опасно, не наделает в портки, польза от нее будет. А вышла не польза, а одно горе. Колода на ноге. Разобрало дурную девку…

— Зачем ты поехала со мной? — спросил он тихо. — Почему не осталась в Брокилоне? Ты же знала…

— Знала… — быстро прервала она. — Ведь среди дриад была, а они мигом узнают, что с девкой, от них не утаишься. Они узнали, прежде чем я сама… Но, мнилось мне, так-то быстро меня слабость не возьмет. Думала, будет нужда, выпью спорыньи или другого какого отвара, и не заметишь, не догадаешься…

— Все не так просто.

— Знаю. Вомпер сказал. Долго я слишком валандалась, все размышляла, колебалась. Теперь уж гладко не пройдет…

— Я не это имел в виду.

— Зараза, — сказала она, помолчав. — Подумать! Я-то на Лютика грешила! Потому как видела, что он токо пыжится, а сам-то пустышка, слабак, к труду не привычный, того и гляди дальше идти не сможет и придется его бросить. Думала, будет плохо, вернусь с Лютиком… А глянь, Лютик-то хват, а я…