Мужьям хозяйки вынесли:

Ватрушки с творогом,

Гусятина (прогнали тут

Гусей; три затомилися,

Мужик их нес под мышкою:

«Продай! помрут до городу!» —

Купили ни за что).

Как пьет мужик, толковано

Немало, а не всякому

Известно, как он ест.

Жаднее на говядину,

Чем на вино, бросается.

Был тут непьющий каменщик,

Так опьянел с гусятины,

На что твое вино!

Чу! слышен крик: «Кто едет-то!

Кто едет-то!» Наклюнулось

Еще подспорье шумному

Веселью вахлаков.

Воз с сеном приближается,

Высоко на возу

Сидит солдат Овсяников,

Верст на двадцать в окружности

Знакомый мужикам,

И рядом с ним Устиньюшка,

Сироточка-племянница,

Поддержка старика.

Райком кормился дедушка,

Москву да Кремль показывал,

Вдруг инструмент испортился,

А капиталу нет!

Три желтенькие ложечки

Купил – так не приходятся

Заученные натвердо

Присловья к новой музыке,

Народа не смешат!

Хитер солдат! по времени

Слова придумал новые,

И ложки в ход пошли.

Обрадовались старому:

«Здорово, дедко! спрыгни-ка,

Да выпей с нами рюмочку,

Да в ложечки ударь!»

– Забраться-то забрался я,

А как сойду, не ведаю:

Ведет! – «Небось до города

Опять за полной пенцией?

Да город-то сгорел!»

– Сгорел? И поделом ему!

Сгорел? Так я до Питера!

«Чай, по чугунке тронешься?»

Служивый посвистал:

– Недолго послужила ты

Народу православному,

Чугунка бусурманская!

Была ты нам люба,

Как от Москвы до Питера

Возила за три рублика,

А коли семь-то рубликов

Платить, так черт с тобой! —

«А ты ударь-ка в ложечки, —

Сказал солдату староста, —

Народу подгулявшего

Покуда тут достаточно.

Авось дела поправятся.

Орудуй живо, Клим!»

(Влас Клима недолюбливал,

А чуть делишко трудное,

Тотчас к нему: «Орудуй, Клим!» —

А Клим тому и рад.)

Спустили с возу дедушку.

Солдат был хрупок на ноги,

Высок и тощ до крайности;

На нем сюртук с медалями

Висел, как на шесте.

Нельзя сказать, чтоб доброе

Лицо имел, особенно

Когда сводило старого —

Черт чертом! Рот ощерится.

Глаза – что угольки!

Солдат ударил в ложечки,

Что было вплоть до берегу

Народу – все сбегается.

Ударил – и запел:

Тошен свет,

Правды нет,

Жизнь тошна,

Боль сильна.

Пули немецкие,

Пули турецкие,

Пули французские,

Палочки русские!

Тошен свет,

Хлеба нет,

Крова нет,

Смерти нет.

Ну-тка, с редута [107]-то с первого номеру,

Ну-тка, с Георгием [108] – по́ миру, по́ миру!

У богатого,

У богатины,

Чуть не подняли

На рогатину [109].

Весь в гвоздях забор

Ощетинился,

А хозяин-вор,

Оскотинился.

Нет у бедного

Гроша медного:

Не взыщи, солдат!»

– «И не надо, брат!» —

Тошен свет,

Хлеба нет,

Крова нет,

Смерти нет.

Только трех Матрен

Да Луку с Петром

Помяну добром.

У Луки с Петром

Табачку нюхнем,

А у трех Матрен

Провиант найдем.

У первой Матрены

Груздочки ядрены.

Матрена вторая

Несет каравая,

У третьей водицы попью

из ковша:

Вода ключевая, а мера —

душа!

Тошен свет,

Правды нет,

Жизнь тошна,

Боль сильна.

Служивого задергало.

Опершись на Устиньюшку,

Он поднял ногу левую

И стал ее раскачивать,