– И все-таки, в конечном счете, это девчонка виновата во втором появлении Кастора, – хмуро сказал Сергей.

– Нет. «Человек из дома напротив» возник раньше, чем Аня выследила Сафонова. Он услышал звонок, вернулся в коттедж, она ударила его по голове телефонным аппаратом. Сознание потерял Никита, а очнулся уже Кастор. С этой минуты мы почти все время имели дело с ним.

– Но где он жил?

Макар пожал плечами.

– Снял где-нибудь угол. Сафонов упомянул, что его держали взаперти, но ему удалось бежать. Не было никакого «взаперти». Это игра его больного воображения. Он и сам это понял.

Они помолчали.

– Что с ним теперь будет? – спросила Маша.

Илюшин кивнул на Сергея:

– Вопрос к нему.

– Судебно-психиатрическая экспертиза… – неохотно сказал Бабкин. – Что потом – неизвестно. Он убил четверых, двоих – с особой жестокостью, а пятому проломил череп. Но как, черт возьми, – вдруг вырвалось у него, – как обычный парень вырастил в себе такого психа? Объясните мне!

Маша покачала головой:

– Он не был обычным.

– Макар, ты тоже так думаешь?

– Помнишь, Шубин назвал компанию Матусевича цирком уродов? – вопросом на вопрос ответил Илюшин. – Если нормальный человек попадает в цирк уродов и хочет в нем прижиться, у него лишь один путь: он должен стать большим уродом, чем все они, вместе взятые.

Повисло молчание. Макар сидел нахохлившись, только взъерошенная голова торчала из пледа. Бабкин боролся с желанием закурить.

– Мне так жаль его, – неожиданно сказала Маша. – Прямо вот до слез.

– И мне, – признался Сергей. – Макар, о чем задумался? Тоже жалеешь Сафонова?

– Жалеет-жалеет, – сказала Маша.

– Неужели раз в жизни сподобился проявить человеческие чувства?

Илюшин окинул их высокомерным взглядом.

– Вы удручающе сентиментальны, друзья мои. Я размышляю, не выставить ли Козловой счет за чудесное спасение и за химчистку.

Эпилог

Машина остановилась в начале улицы, под старой липой. Из нее вышли двое мужчин.

Белая кошка, гревшаяся на заборе, лениво повернула голову и стала наблюдать.

– Нас занесет листвой, – сказал один, задрав голову.

– Не занесет, – отрезал второй.

– Смотри, сколько птиц! А в них помёт. Килограммы помёта!

– Я сказал, ближе не подъеду. Здесь тень, там солнце.

– Ты какой-то вурдалак, – упрекнул первый. – Солнышка не любишь, кидаешься на всех…

Второй тяжело вздохнул.

– Слушай, на кой ляд мы сюда притащились? Поиздеваться надо мной ты мог и в Москве.

– Хочу пообщаться с девицей Козловой.

Они неторопливо побрели к приземистому деревянному дому, перед которым алела рябина. Еще одна белая кошка, поменьше, выбралась из-под калитки.

– Что ты собираешься ей объявить? Не денег же потребовать, в самом деле!

– Почему ты не допускаешь, что я просто беспокоюсь за бедняжку?

Испугавшись громогласного хохота, кошка шмыгнула во двор.

– Нет, серьезно, Макар, – отсмеявшись, сказал второй. – Признайся честно: тебе до смерти любопытно узнать от нее подробности всей этой истории. И ты ведь не уймешься, я тебя знаю.

– Ты напрасно мне не веришь! Я намерен выразить сочувствие. Девушка потеряла всех родных, утратила последнюю надежду на возвращение опекуна. В конце концов, у нее душевная травма! Она будет счастлива видеть человека, который ее спас. Грустно думать, что молодое, полное жизни существо предается скорби и…

Он осекся.

На дальнем конце улицы показались двое. Кошка на заборе встрепенулась, мягко спрыгнула на траву и побежала им навстречу, забыв про чужаков.

– Это ж наша малютка со своим студентом, – прищурившись, сказал второй. – Подозрительно весела! Да и Еврашкин тоже не грустит.

До них донеслись взрывы смеха.

– А что это они тащат, Макар? Тебе видно?

– Птичью клетку, – сказал первый. – Начали обзаводиться совместной собственностью.