— Ничего. Ничего не происходит… Мне было так грустно, Уилл. Ты знаешь, я приехала сюда после смерти отца Вилли. — Она говорила «отец Вилли», как будто это была должность, и никогда не называла покойного мужа по имени. — Тогда мы, вся семья, оказались здесь вместе, и я тоже как-то собралась, успокоилась. Я и сейчас взяла себя в руки, и я…

— Вот только я подвел — остался в живых, да?

— Ну зачем ты так?

— Как так? Ну зачем я как?

— Чего ты злишься?

Грэм закрыл глаза.

— Алло, ты меня слышишь?

— Я не злюсь, Молли. Поступай как знаешь. Я тебе позвоню, когда здесь все закончится.

— Ты бы мог приехать сюда.

— Нет, не мог бы.

— Но почему? Места тут на всех хватит. Мамамма бы…

— Молли, они меня не любят, и ты знаешь почему! Стоит им только на меня взглянуть, как они вспоминают сына.

— Ты к ним несправедлив, и, вообще, это неправда.

Грэм вдруг почувствовал, как он устал.

— Тогда слушай правду. Это зануды, меня от них тошнит! Что, скажешь, не так?

— Не смей так говорить!

— Им парень нужен! Может, они и тебя любят, может быть, если они вообще о тебе вспоминают! Но им нужен парень, поэтому они и тебя пускают — как приложение! Но уж я им никак не нужен! А они мне и подавно. Мне нужна ты! Во Флориде. И Вилли, когда ему надоест пони.

— Ты бы выспался — полегче станет.

— Вряд ли. В общем, слушай, я тебе позвоню, когда тут появится какая-нибудь определенность.

— Позвони, что ж не позвонить.

И она бросила трубку.

— Сволочная жизнь! — простонал Грэм. — Что за сволочная жизнь!

Крофорд заглянул в комнату.

— Это ты сказал «сволочная жизнь»?

— Я сказал «сволочная жизнь».

— Ладно, не вешай нос. Сейчас звонил Айнсуорт с места происшествия. Он кое-что для тебя нашел. Сказал, чтобы мы сейчас же к нему ехали, а то местные его со всех сторон обложили.

51

Айнсуорт осторожно ссыпал пепел в новенькие жестяные банки из тех, в которых продают краску, когда на пожарище появились Грэм и Крофорд.

Айнсуорт был в пепле с ног до головы, а над ухом у него раздувался волдырь от ожога. Его подчиненный, Дженовиц, работал внизу, в подвале сгоревшего дома.

Рядом с пыльным «олдсмобилем», стоящим на дороге, беспокойно метался высокий неуклюжий человек. Он побежал наперерез Крофорду и Грэму, когда те пересекали двор.

— Крофорд — это вы будете?

— Да, я.

— Я Роберт Дьюлейни, коронер[26] этого графства.

Он сунул им визитную карточку. Вверху было напечатано: «Голосуйте за Роберта Л. Дьюлейни!»

Крофорд ждал.

— Ваш сотрудник располагает вещественными доказательствами, которые должен был передать мне.

— Простите за причиненное беспокойство, мистер Дьюлейни, но сотрудник действовал в соответствии с моими указаниями. Вы пока посидите в своей машине, а я пойду и со всем разберусь.

Дьюлейни не отставал.

Крофорд резко обернулся:

— Будьте так любезны, мистер Дьюлейни, сядьте к себе в машину.

Айнсуорт улыбался. На почерневшем лице белели зубы: все утро он просеивал через сито пепел.

— Как начальнику отдела, мне особенно приятно в этот знаменательный день…

— …пудрить вам мозги, — закончил Дженовиц, выбираясь из-под обугленных балок подвала. — Знаем, слышали.

— Разговорчики в строю, рядовой Дженовиц. Принесите интересующие нас предметы.

Он кинул Дженовицу связку автомобильных ключей.

Из багажника машины Дженовиц вытащил длинную картонную коробку. Ко дну коробки проволокой был прикручен остов ружья со сгоревшим ложем и деформированным от жара пламени стволом. В другой коробке, поменьше, находился почерневший автоматический пистолет.

— Пистолет сохранился лучше, — сказал Айнсуорт. — Посмотрим, что скажут баллистики. Проснись, Дженовиц, а то замерзнешь.