– Есть, – сказал Илюшин. Он вдруг почувствовал такое облегчение, словно тонул и нащупал спасательный круг. Это был голос из другой жизни, где не били своих женщин и не калечили детей, где вещи были просты и понятны, а если и непонятны, значит, нужно было всего лишь сесть и спокойно в них разобраться. Он временами завидовал этой ясной простоте. А сейчас особенно остро ощутил, до какой степени ему не хватает не только Бабкина, но и его жены – не по отдельности, а обоих вместе, чтобы можно было сидеть у них на кухне, слушать, как они спорят, кому варить кофе, и быть включенным в их болтовню, в их счастье, в их смыслы, которые они сами создавали для себя, а не питались чужими.

На миг он испугался того, как глубоко эти двое проросли в его жизни. Потом вспомнил несчастного Синекольского и сказал себе, что есть вещи и пострашнее.

Бабкин что-то неразборчиво, но осуждающе пыхтел.

– Что?

– Долго, говорю, я буду слушать этот нудный прибой? Он мне еще в Греции осточертел.

– В Русме, надо думать, тебе больше нравится?

Бабкин помолчал, затем хмыкнул:

– Как ни странно, да. Ну, знаешь, лето же… Везде хорошо.

– Марию Шаргунову убил Николай Белкин, – сказал Илюшин.

– Откуда ты знаешь?!

– Синекольский раскололся. Белкин, похоже, был психопат.

– Это я уже понял, – сказал Сергей. – Мне тут порассказали про него…

– И они вдвоем его убили.

В трубке повисла тишина.

– Алло! – сказал Макар. – Ты там?

– Кто вдвоем?

– Гаврилова и Синекольский.

– Они же были совсем мелкие, – недоверчиво проговорил Сергей.

За это недоверие Илюшин готов был обнять его, если бы только подобные проявления чувств не были ему чужды. Десять лет проработать оперативником – и сомневаться в существовании детей, убивших отца одного из них. Да благословит Бог чистых сердцем, сказал он себе с насмешливостью, в которой была изрядная доля зависти.

– Мелкие, да. Хитрые. Умные. Заманили его на ферму Бурцева и сбросили в воду. – Макар опустил подробности.

– Да-а-а… Жаль, Ляхову рассказать нельзя.

– Какому Ляхову?

– Да есть тут один… непросыхающий старикан. Одно время работал сторожем у Бурцева, а потом, когда все предприятие накрылось, решил использовать эти руины с пользой. Пытался там раков разводить. Считает, что Николая прикончил он.

– С чего бы? – удивился Макар.

Бабкин усмехнулся, вспомнив вчерашнюю беседу. Старый пьяница был и смешон, и жалок. Чтобы успокоить беднягу, ему пришлось сбегать к соседке и сторговать у тощей и плосколицей как индеец карги чекушку, за которую оборотистая бабка, мигом поняв всю безвыходность его положения, содрала с него стоимость неплохой бутылки коньяка.

– Задним умом думаю, что развели меня как ребенка, – усмехнулся Сергей. – Спектакль разыграли, красавцы. Хотя, может, и нет. Я вчера выслушал занятную теорию о том, что Белкин распространял вокруг себя яд. Те, кто послабее, от одного его присутствия портились или малость сдвигались по фазе, как Ляхов.

– Что-то в этом есть. Ладно, возвращайся в Москву.

– А с Гавриловой как?

– Возвращайся, – повторил Макар.

– Ясно, – помолчав, сказал Бабкин другим тоном. – Ты тело обнаружил или просто предположение?

– Предположение. Тело не найдем. Море же…

Нажав отбой, он вновь стал смотреть на медленно катившиеся синие волны. Где-то глубоко под ними лежала Ольга Гаврилова, и предстояло сообщить об этом ее мужу.

За спиной прошуршали шаги. Макар обернулся, готовый вновь увидеть Катерину, но это оказался Ян.

– Я вас из холла заметил, – смущенно сказал он.

Потоптался и, не дождавшись ответа, сел рядом.

– Я его боюсь, – после долгой паузы сказал Ян. – Его все боятся. Но он много хорошего сделал. Церковь построил. Помогает. Многим людям помогает.