— Депрессию? Я никогда не замечала, чтобы моя сестра…

— А много ли ты могла заметить, если вы жили в разных странах и ты была ребенком? — со вздохом пожала плечами моя собеседница. — Самая настоящая депрессия. Она запиралась у себя и ни с кем не общалась, только слушала музыку в темноте и без конца курила. Мне даже пришлось вынуть батарейку из пожарной сигнализации.

— Так странно.

— Я тоже удивилась, пыталась с ней поговорить, и не раз.

— И что она сказала?

— Что ей плохо и она хочет, чтобы ее все оставили в покое. А потом, недели за две до ее исчезновения, все изменилось.

— В какую сторону?

— Она вдруг спустилась из своей темницы, помыла голову, болтала со мной как ни в чем не бывало, рассказывала про классных ребят, с которыми познакомилась где‐то в соцсетях, и про грядущее большое путешествие.

— А что это были за ребята? Ты помнишь подробности?

Она молча покачала головой.

— Может быть, было еще что‐то? — настаивала я. — Какая‐нибудь мелочь? Подозрительная деталь, которая тебе запомнилась?

— Я напишу тебе, если что‐то придет в голову.

— А парень? У нее был парень?

— Никого постоянного.

— А что за бородатый мужик, который обнимает ее на фотографиях?

Она посмотрела на меня озадаченно, и мне пришлось отыскать в сети фотографию.

— Ах, этот! Алистер, наш босс в пабе, где мы работали с Джен.

— Похоже, он видел в ней нечто большее, чем просто работницу?

Ханна нахмурилась:

— Али был чудесным человеком и относился к нам как к своей семье. Не вижу ничего предосудительного.

— Ты сказала «был»?

— Он умер, покончил с собой. Жуткая история.

По тому, как, слегка поморщившись, Ханна посмотрела на часы, я поняла, что она не собирается развивать эту тему.

— Значит, резюмирую. Вы были коллегами, лучшими подругами и даже жили вместе. Внезапно по неизвестным тебе причинам она впала в депрессию. Потом, также при непонятных обстоятельствах, она вышла из депрессии, завела таинственных новых друзей и собралась в путешествие в Европу, которое, очевидно, началось с фестиваля Гластонбери, и о ее намерениях туда поехать ты тоже ничего не слышала. Так ты продолжаешь утверждать, что никто не знал ее лучше тебя? — Я чувствовала горячую волну ярости, подкатывающую из глубины солнечного сплетения.

— Послушай, я говорю тебе правду! — На щеках Ханны выступил видимый даже сквозь толстый слой пудры румянец. — Я любила Джен, она действительно была моей лучшей подругой, и, наверное, я как‐то подвела ее. Мне следовало быть внимательнее к ней…

— Во всей этой истории меня смущает другое. Видишь ли, она не могла уехать из страны — она же не как вы, ей в паспорт поставили бы штамп, сохранились бы записи.

— Ну знаешь, есть и нелегальные способы — в багажнике машины или еще как‐то. Люди постоянно так делают.

Да уж, примерно восемьсот тысяч человек в год, согласно данным из статьи в «Википедии» про работорговлю в современном мире.

— Как думаешь, она жива? — спросила я, не глядя ей в глаза, уже спокойным тоном.

— Зная твою сестру, она либо мертва, либо очень не хочет, чтоб ее искали.

У Ханны зазвонил телефон. Она сбросила. Бариста начал поднимать стулья и подметать мостовую — пора было уходить.

— Пошли к машине, я отдам тебе вещи, — сказала Ханна, как будто подслушав мои мысли.

Я кивнула, и мы вышли на прилегающую улицу, где одиноко стоял огромный черный «лендровер».

— А как назывался тот паб, где вы работали?

— «Голова королевы».

— Какое жуткое название!

— Жуткое? Никогда об этом не задумывалась. — Моя спутница остановилась возле машины, в нерешительности теребя ремешок сумочки. — Мне кажется, так называется половина пабов в Британии.

— Ни разу не слышала…