Встаю под душ. С остервенением тру тело, которого касались чужие руки. Я не хочу вспоминать, не хочу прокручивать в голове, останавливаясь на деталях того, что случилось. И меньше всего хочу гадать — действительно ли это был он. Не почудилось ли мне с перепугу? Не выдаю ли я желаемое за действительное? Ведь, насколько я знаю, Орлов — не последний человек в структурах разведки. И не по чину ему принимать участие в задержаниях подобного рода, и вообще не по адресу. Но голос… Мне кажется, я бы его из тысяч других узнала. Как и присущую лишь ему одному пластику, которая с возрастом ничуть не изменилась. И которую он даже не потрудился замаскировать, хотя наверняка знал о моих прокачанных навыках одного из лучших в стране психологов-физиогномистов. Впрочем, его лица я не видала. Лишь глаза в прорезях маски.

Глаза — зеркало души. Это точно. А у него глаза были чистые-чистые. Синие. Может быть Васильком его прозвали как раз из-за них, а не потому, что этот дурачок задаривал меня васильками, которые собирал каждое утро в лесу, окружающем базу. Василек, да… Как для бойца, не слишком грозное прозвище, из-за которого над ним постоянно подтрунивали сослуживцы. А Ринату, казалось, вообще до этого не было дела. Я редко видела настолько самодостаточных мужчин в столь юном возрасте. Может, этим он меня и взял? Тогда… Я ведь почти влюбилась.

Закручиваю кран, выхожу из ванной. Надеваю толстый махровый халат и иду в кухню, чтобы сделать себе чаю. Первой приезжает Наташа. А следом за ней — адвокат отца. Мне все же удается его вызвонить, хоть и не с первого раза.

— Ну, что там, Леонид Савельич?

— Ничего хорошего, Саша. Им нужен козел отпущения — и очень похоже, что твой отец станет им. Ты знаешь, как у нас работает эта система.

Я холодею. По позвоночнику рябью проходит дрожь. Папе хорошо за шестьдесят, и в последнее время у него начало пошаливать сердце.

— Он хотел уйти на пенсию, но его упросили остаться. А теперь что получается? — нервно тру виски.

— Я не знаю, — сокрушенно качает головой Кайдалов. — Пока его даже под домашний арест отпускать не торопятся.

— Черте что. Когда я смогу с ним увидеться?

— Сашенька, как только это станет возможно — я тебе сообщу. А пока собери ему самое необходимое. Передачку уж я как-нибудь пронесу.

Спустя четверть часа адвокат отца ушел, оставляя после себя тягостное ощущение безнадеги.

— Здесь есть чего-нибудь выпить? — интересуется Наташа, озираясь по сторонам. Кухня — наименее пострадавшее в ходе обыска место, и мы с подругой решаем обосноваться в ней.

— Я не буду. Но ты, если хочешь, бери. Винный холодильник слева от обычного.

— Зря. На твоем месте я бы здорово нажралась.

— И это советует мой психолог, — с трудом растягиваю губы в улыбке.

— В первую очередь, я твоя подруга, — резонно замечает Наташа.

— И то так. Может быть, выпью потом.

— А сейчас? Что ты сейчас думаешь делать? Есть какой-нибудь план?

— Нет. Вообще никакого, веришь?

— Не хочешь обратиться к своему Жданову?